24 сентября 1997, среда.
День получился хорошим. До обеда работала у Гурвичей, там всегда приятно. Миссис Гурвич очень дружелюбная, дети улыбчивые, открытые, здороваются. Дом светлый, просторный, нет изобилия вещей. Мною там не управляют, сама себе определяю, что нужно сделать. Убрала у них почти весь дом. И работалось легко.
Вторая половина дня у Жолвиков. Не знаю, что случились с миссис Жолвик, но сегодня она была необыкновенно любезной. Не дергала меня, улыбалась, благодарила. И работа была неутомительной – кроме обычной уборки, мыла посуду, а потом почти два часа с наслаждением шила.
Сегодня Жолвики угостили меня незнакомым овощем. Формой он напоминает банан, но внутри и снаружи оранжевый. Кожура, как у картофеля. Его пекут в духовке, и по вкусу он похож на печеную тыкву. А называется сладким картофелем. Очень вкусный.
О еде стоит написать подробнее, потому что это становится ощутимой проблемой. Двенадцать часов напряженной физической работы требуют соответственного питания, иначе нет сил. Когда меня принимали, условились, что питаться я буду у хозяйки. Широко распахнув дверь холодильника, миссис Гольдберг провозгласила:
– Бери все, что хочешь и когда хочешь!
Очень скоро мне дали понять, что не все и не всегда.
Утром легкий завтрак: хлопья с молоком, чай, печенье, фрукты, сок. Больше и не хочется, и не принято. Днем здесь не обедают, как у нас, а тоже легко перекусывают. А мне часам к одиннадцати уже очень хочется есть. Некоторые хозяева сами догадываются об этом и предлагают ланч, у других не попросишь – весь день будешь голодной. Вначале я никак не могла через это переступить, просить еду, но когда стало темнеть в глазах, стала-таки просить. Я уже знаю, где мне предложат полноценный обед, а где – пару ломтиков огурчика и ложку творога. Вечером должен быть основательный обед у хозяйки, но мне стало казаться, что для меня собирают с тарелок, и кушать там мне расхотелось. Хорошо, если клиенты покормят после работы, а если нет, перебиваюсь бутербродами и фруктами.
Я решила, что буду сама покупать себе еду, но оказалось, что это практически невозможно. Евреи покупают продукты по-особенному обработанные, кошерные, в своем специальном магазине. Туда надо ехать на машине, и в субботу он, конечно, не работает. А обычные продукты даже заносить в дом нельзя. Когда я однажды в доме миссис Ритс стала есть свой бутерброд, ее чуть удар не хватил. Хорошо, что все обошлось, и меня не выгнали. И все-таки дома я потихоньку ем нормальную еду, закрывшись в своей комнате. Я понимаю, что во многом это моя собственная проблема. Другие, не испытывая никаких неловкостей, просят поесть, а если не хватает, просят еще. Если уж я взялась за это дело – быть служанкой, то надо ею и быть, и не стесняться. Да… Может, со временем и научусь.
Когда я приезжаю на Украину, откуда я родом, соседи, встречая меня, обычно говорят:
– Какая ты худая и черная стала, Оля! Вот наша Тамила такая полная и красивая женщина!
Там, на моей милой родине, красота женщин действительно определяется прежде всего их ростом и дородностью. Я над этим посмеивалась, а теперь вижу, что в этом есть практический смысл – мне с моим маленьким ростом и худосочной комплекцией приходится здесь гораздо тяжелее, чем рослым полным женщинам: они сильнее и выносливей.
Поздно вечером сижу на заднем дворике, за которым сразу начинается лес. Покуриваю, смотрю на звезды, слушаю, как на все голоса стрекочут цикады. И нет ни евреев с их экзотикой, ни моих каторжных проблем. А только покой и беспредельность. И лететь бы, лететь. Как можно дальше отсюда.
Свободное копирование
