Пока братишка увлечён конструктором, а папы нет дома – никто не мешает маме слушать мой рассказ о Москве. Присоединившись к маминому «рукоделию», (ремонту всего, что ещё можно поносить, использовать, не покупая нового) я начала рассказ, конечно, с самого главного – приёма на работу в студию Сац. Кто такая Сац, и почему в студии не учатся, а работают, объяснить не смогла и чуть не забыла упомянуть о прописке – главном условии будущей работы. Мне это казалось не существенным. Мама спокойно меня выслушала и резонно заметила:
- Надо уточнить в ТЮЗе, кто такая Сац и что у неё за студия... Но ты не надейся, что в октябре будешь в Москве. Добыть там прописку практически невозможно. И Сац это хорошо знала, поэтому и сказала, что принимает тебя в студию. Не хотела тебя огорчать – ты же так долго её ждала.
Я очень расстроилась. Мой триумф оказался пустым фантиком!?
- Не переживай, - успокаивает меня мама, - мы же с тобой договорились... Год позанимаешься, подготовишься к экзаменам и поступишь в нормальный институт.
- Где я буду готовиться?! – в отчаянии возразила я. – В Плявиняс?! В детском доме?! Там даже театра нет!
- Надо было об этом раньше думать, - спокойно, но с тайной обидой на меня, ответила мама. – Если захочешь жить с нами, я переведу тебя на работу в Ригу. Это сделать легче, чем добыть прописку в Москве. Расскажи мне лучше, как тебя встретили, что за семья у Гены, кто мама, папа...
- Семья чудесная, добрая. Приняли меня, как дочку. Если бы не мама Гены, я бы не встретилась с Сац. А папа Гены – инвалид войны, как наш папа, только страшнее: у него нет правой ноги. Дина Исаковна с великим трудом, потратив кучу денег в разных конторах, смогла «выбить» для него протез и вместо инвалидной коляски – «Запорожец» с ручным управлением. Только протез плохой – очень натирает бедро.
- Так у них машина?! Молодец Дина Исаковна! А семья у них бедная?
- Нормальная. Как мы.
- И где папа работает?
- Он сапожник. Чинит и шьёт обувь, заведует маленькой мастерской. У него работают ещё три человека, тоже инвалиды.
- Ну, а что Гена? В институт готовится поступать?
Я тут же вспомнила «ночь плача» и вновь ощутила нежное покалывание Генкиной щетины на лице.
- У тебя что-нибудь с Геной было? – внимательно и строго глядя на меня, спросила мама. – Почему ты покраснела?
- Ничего не было! – обидевшись за себя и за Гену, возмутилась я. – Что ты вечно о гадостях думаешь?!
- Ладно, ладно... Слова уже нельзя тебе сказать! Что-то всё-таки было?
- Он хочет, чтобы мы поженились...
- Ни до гедахт! Только этого не хватало! - воскликнула мама. – Что значит поженились?! У него что, есть профессия? Есть хороший заработок? У него своя квартира? Тоже мне - жених!.. Это у тебя есть профессия и, какой никакой, заработок. Он что, собирается жить за твой счёт или за счёт отца-инвалида?
- Причём тут заработок?! – негодовала я. – Он любит меня!
- У мальчиков эта болезнь быстро проходит...
- Он по-настоящему любит! Никто мне так не говорил о своей любви!
- Дура ты... – вздохнула мама. – Много ли их было, любивших тебя?
От неожиданно жестоких слов мамы, (она же знает, как болезненны для меня отношения с мальчиками!) от крушения всех надежд и обиды комок в горле перехватил дыхание...
- Ну, что ты, донечка!.. – заволновалась мама. – Может, что-то было между вами? Ты скажи, не бойся... Ты сказала, что выйдешь за него?
- Ничего не было! Ничего я не сказала! – закричала я, не сдерживая слёз.
- Ты что, Натка?! – выбежал из другой комнаты Лёвка.
- Иди к себе, Лёва! – строго приказала мама.
- А чего она?
- Я сказала, закрой дверь! – Лёвка испуганно скрылся за дверью. – Ну что ты плачешь? – обнимая меня и целуя, продолжила трудный разговор мама. – Это же хорошо, что ничего не было, что ты ничего не обещала... Не плачь... Ты у меня умница... Только, наивная очень, всем веришь... Ну, всё, всё... Тебе надо идти на вокзал, покупать билеты в Плявиняс. Ведь 1-е июля через пять дней... Иди, умойся и – на вокзал. С билетами летом – проблема. Надо взять заранее...
Свободное копирование
