Актер Качалов самым тесным образом связан с Московским Художественным театром. Он -- крупнейший, талантливейший актер этого театра. Крупнейший и виднейший русский актер-интеллигент. Под этим углом его и надо рассматривать.
Я помню Качалова (под его настоящей фамилией Шверубовича) очень давно -- худеньким белокурым студентом. Он выступал в спектаклях петербургского студенческого кружка, из которого, кстати сказать, вышло несколько видных театральных деятелей, как П. П. Гайдебуров, Н. Н. Михайловский (сын Н. К. Михайловского, несколько лет державший театр в Риге) и др. Вероятно, я писал газетные рецензии о спектаклях этого студенческого кружка. Не помню хорошенько. Одну из моих рецензий как-то вспомнил В. И. Качалов за дружеской беседой. Она заканчивалась, по его словам, так: "Какие они актеры -- эти молодые студенты -- неважно. А вот, что они все бледные, худенькие, -- это нехорошо для учащейся молодежи. Актерами будьте какими угодно, но главное: будьте здоровы". Фраза, конечно, шуточная, но, очевидно, бросалась в глаза некоторая, мало свойственная юности, нервозность, впечатлительность, вялость воли и движений.
По окончании университета В. И. Качалов один сезон, если не ошибаюсь, служил в так называемом театре Литературно-артистического кружка А. С. Суворина, помещавшемся после пожара Малого театра в Панаевском театре, что был на Адмиралтейской набережной. Качалов особенно запомнился мне в "Завтраке у предводителя" Тургенева. Прекрасный голос, -- я бы сказал словами Тургенева же -- "барский голос", приятные закругленные манеры, располагающая мягкость тона -- выгодно оттеняли Качалова.
Однажды я разговорился с Сувориным по поводу Качалова. Молодой актер ему нравился, но в этом театре была атмосфера душная и по своеобразию своему, можно сказать, -- полуэкзотическая. Молодому Качалову должно было быть здесь все чуждо и странно: ни широкого и вольного раздолья актерского провинциального житья, ни московского с Молчановки, да с Воздвиженки, тихого интеллигентского уюта.
Биограф Качалова Н. Е. Эфрос рассказывает, что Суворин сам спросил молодого актера, почему он ничего не играет. "Не дают", -- ответил Качалов. А Суворин в ответ: "А вы требуйте. Надо требовать". Это похоже было на Суворина и на всю повадку его театра, где прежде всего торжествовала закулисная дипломатия, а затем -- наглость. Кто был понаглее, тот всегда добивался. Старик всегда уступал перед всяким сосредоточенным натиском.
По окончании сезона Качалов получил приглашение в Казань и Саратов, в труппу популярного антрепренера (а больше -- представителя "товарищества") Бородая -- на оклад в 100 рублей. До осени же отправился в поездку с В. П. Далматовым и при этом, по собственным воспоминаниям, купил себе шляпу-цилиндр. Первый актерский цилиндр. В провинции Качалов провел около трех лет. Автор обширной биографии В. И. Качалова, уже упомянутый выше покойный Н. К. Эфрос посвящает этому трехлетнему периоду жизни Качалова весьма немного места. Да и сам В. И. Качалов, по-видимому, не склонен придавать ему значения. "Был я, -- говорит он о себе, -- Актер Актерович".
Я не видал Качалова в провинции и совсем не высокого мнения о тех художественных возможностях, на которые была способна театральная провинция, но все же это был, казалось бы, период "бури и натиска", пора роста, молодого трепета, и как-то невольно об этом времени думаешь с волнением. Но тут просто -- "Актер Актерович". Ничего. Какое-то туманное недоразумение. Так "счастливый супруг" вспоминает вскользь, нехотя, о предшествующих романах или опытах "семейного счастья". Даже воссоздать их толком, обстоятельно, в рельефных чертах, невозможно. Жизнь начинается "сегодня".
Свободное копирование
