Драматическая труппа за первые два месяца дала валового сбора 54 тысячи рублей, но значительная часть этих денег пошла на авансы оперным артистам и на расход по приготовлению оперной обстановки. С 1-го ноября, когда по контракту с городом, Греков должен был начать оперные спектакли, он предложил своей драматической труппе поехать на гастроли в другие города, но на это предложение никто не согласился и артисты, почти не играя, получали жалованье. Г. Грекову пришлось очень плохо: содержать одновременно две труппы, из которых каждая в отдельности стоила больших денег, да еще при тех расходах, которые требовал городской театр, не было возможности. Чтобы кое как держаться, Греков прибег к займам, но театральных ростовщиков стараго времени, в роде Бонгардта, уже не было, явились ростовщики новейшего времени а la Мотя Моргулис, имя которого недавно получило всероссийскую известность по целому ряду процессов о ростовщичестве. Нечего прибавлять, что гг. Моргулисы еще более запутали Грекова и найти исход из подобнаго затруднительного положения не представлялось возможности. Положение Грекова было прежде всех понято г. Крамским, вероятно потому, что он и сам бывал в шкуре антрепренера. Он написал Грекову письмо, в котором объяснил, что находит неудобным, ничего не делая, получать жалованье только потому, что имеется контракт, и просит его от контракта освободить. Греков, конечно, не заставил Крамского повторить просьбу, немедленно расторгнул с ним контракт и до того обрадовался этому письму, что, вставив его в рамку, поместил на видном месте в конторе. Должен заметить, что в эту контору постоянно приходили драматические артисты за получением жалованья. И. Н. Греков, указывая на это письмо, говорил: "вот как порядочные актеры поступают"! Эта фраза сильно задела г. Чарского и он также отказался от службы; за ним последовали некоторые другие. Не все, впрочем, ушли добровольно; так, г. Аграмов оставался до конца сезона, и все напирал на 54 тысячи, заработанные драматической труппой. Обижало всех то, что Греков их не принимал и третировал на каждом шагу, но это было неверно; Греков не мог их принимать просто потому, что ему было перед ними неловко отказывать в деньгах было, неудобно, а дать -- не из чего-было. На Грекова ужь слишком стали нападать: узнают, что за обедом у него было на третье блюдо -- сладкое и... пошла писать губерния. "Как! нам не хватает и на одно блюдо, а он ест их три" или проедет Греков в карете и опять крики: "мы пешком ходим, а он на наши деньги в карете ездит"! А ездил он потому, что карета была театральная, для артистов, а в свободное время и он ей" пользовался. Плохо жилось Грекову в тот сезон, а еще хуже влияло это положение на жену его, Марью Александровну, которую я постоянно встречал в слезах. Марья Александровна была большая труженица и нередко, для сбережения грошей, по целым ночам просиживала за работой, приготовляя разныя бутафорские принадлежности и перекраивая костюмы для хористок. На сколько Марья Александровна труженица я убедился года два тому назад, в бытность мою в Москве. В то время, как Иван Николаевич подвизался на сцене у Корша, она работала в открытой ею мастерской театральных костюмов.
Я уже заметил, что далеко не все артисты разошлись с Грековым полюбовно; так, я помню, актер Мурский, явившись за получением жалованья, не был пропущен в контору; отбросив в сторону цербера, охранявшего вход в контору, Мурский ворвался туда я объяснился с Грековым в таких резких выражениях, что тот не выдержал и заплакал. После этого визита Мурский больше не являлся и как он покончил рассчеты -- не знаю.
Кстати о Мурском. Это был довольно талантливый артист, своей карьерой исключительно обязанный усидчивому труду. Состоя хористом в синагоге, он одновременно, сильно любя театр, постоянно добивался возможности выступать на сцене в маленьких ролях. Долго выступая любителем, при чем товарищем его был и Долинов, он наконец дошел до того, что бросил хор и окончательно посвятил себя сцене.
Свободное копирование
