С наступлением сезона 1889--1890 года оба киевских театра начали свою деятельность при новых антрепренерах, городской -- при Прянишникове и Бергонье -- при Ларине-Ларионове, но прежде, чем перейти к этой деятельности, считаю нужным сказать несколько слов о Савине, который с того момента окончательно уже сошел со сцены и как артист, и как антрепренер. С Савиным я познакомился в 1879 году в Харькове, но встречал его весьма редко, так как, состоя тогда антрепренером трех театров, Савин бывал в Харькове только наездом, кажется раза три в течении всего сезона. Близко я узнал Савина в Киеве в 1883 году, когда он окончательно поселился там, заарендовав оба местные театра. Первое впечатление, произведенное на меня Савиным, было далеко не в его пользу; он показался мне человеком властным, черствым, безсердечным, гордым, человеком, желающим кичиться барством и в то-же время грубым. Когда я присмотрелся к Савину, я пришел к убеждению, что несколько в нем ошибся, что под внешней, крайне несимпатичной, оболочкой сказались все таки кое-какие достоинства, о которых мне и придется упомянуть. Одним из крупных недостатков Савина, недостатков, сильно повредивших ему в деле антрепризы, была его необщительность, которую и принимали за гордость. Савин не умел ладить даже с людьми, от которых находился в полной зависимости; в своем обращении он был далеко не одинаков и все зависело исключительно от его материального положения: заведется у Савина тысченка-другая и он шествовал, гордо подняв голову, не удостаивая поклоном людей к нему близких, которым он множим был обязан; тот-же Савин, при отсутствии денег, заискивал чуть-ли не в каждом капельдинере; глядя на него в такие минуты не хотелось верить, что пред тобой тот самый Савин, который еще накануне был более чем недоступен. Способный унижаться и даже плакать, когда обстоятельства складывались неблагоприятно -- Савину ничего не стоило, при изменении обстоятельств к лучшему, оскорблять тех лиц, которые в нужде ему помогали. Казалось-бы, что пред таким человеком, как Тартаков, человеком, многим жертвовавшем для Савина, даже самолюбием, не приходится зазнаваться, но Савин сумел обнаружить черствую неблагодарность и по отношению к этому артисту, что и побудило последняго в конце концов порвать всякия с ним отношения-было время, когда у Савина было не мало друзей, но время это скоро миновало, так как друзья эти убедились, что Савин услуг ценить не умеет и что признательность ему не присуща.
Я не упоминал о Савине как об артисте, ибо трудно дать какой либо определенный отзыв о деетеле, которого в течении нескольких лет приходится видеть на сцене два -- три раза; кажется, впрочем, судя по исполненным им нескольким ролям, что на амплуа серьезных комиков он был-бы полезный актер. Сомневаюсь однако, чтобы Савин, по своей натуре, мог ужиться в какой-нибудь труппе; не потому-ли судьба ему покровительствовала, создав из него антрепренера? На труд актерский Савин, кроме того, был неспособен, чему лучшим доказательством служил тот факт, что после постигшего Савина краха, он нигде не мог найти себе места. Поневоле вспомнишь другого антрепренера Соловцова. Если-бы последняго, избави Бог, постигла неудача в его антрепризе или он сам от нее отказался, он всегда с распростертыми обятиями будет принят в любой труппе, как актер дельный и полезный и будет принят на весьма солидный оклад. Соловцов, человек энергичный вообще, несомненно работал-бы, состоя и на службе; Савин человек ленивый, больше заботившийся о мамоне, жаждал только легкого дела, не требующего усиленного труда, но дающего средства к жизни; это именно и прельщало его в заботах о сохранении антрепризы за собой; друщх задан Савин не преследовал. Сегодня антрепренер драмы, завтра оперы, а после завтра -- оперетки,-- Савин одинаково легко примирился-бы и с антрепризой цирка, кафе-шантана и проч., лишь-бы только легко добывать средства. Справедливость однако требует заметить, что Савин имел способность мириться со всяким материальным положением; занимать громадную квартиру, ездить в карете и жить широко, а на завтра перейти в две комнаты, ходить пешком и кое-как кормиться -- Савину было легко и такие резкие переходы на него нисколько не влияли. Когда антреприза Савина лопнула, он даже перешел в одну комнатку и сам себе готовил обед на "керосинке". Обвиняли Савина в том, что он всю жизнь жил на чужой счет и заботился прежде всего о себе, а затем об артистах и служащих. Это не верно; для уплаты жалованья служащим, а особенно низшему персоналу и рабочим, Савин отказывал себе во многом и нередко относил в ссудную кассу все имевшиеся у него ценные вещи; прибегал Савин и к займам, платя значительные проценты, когда займы делались у обыкновенных ростовщиков и, кроме процентов, предоставляя еще и сезонные безплатные места, когда заимодавцами являлись ростовщики -- интеллегенты, любители оперы. О Савине говорили, что он долгов платить не любить, но это тоже не верно; он был неаккуратен в рассчетах, что сильно вредило его кредиту, но все-же платил, пока была малейшая возможность. Я знаю такой факт: кассирше Виммер Савин был должен 1.400 рублей, на каковую сумму она никаких документов не имела, тем не менее Савин, узнав о ее серьезной болезни, отнес ей 600 руб. и заявил, что должен ей еще 800 рублей, которые, после смерти Виммер, понемногу выплатил ее наследникам.
Говорили еще, что Савин жаден на деньги, ради которых готов жертвовать своим самолюбием, но это опровергается следующим фактом, которому я был свидетелем. Назначена была к постановке опера "Русалка", сборов почему-то никогда не делавшая. К Савину явился какой-то приезжий и предложил заменить "Русалку" оперой "Кармен", за что соглашался внести в кассу театра 500 рублей, но Савин от предложения этого отказался, хотя сбор на "Русалку" не превышал ста рублей. Что касалось артистов, то в их к нему отношениях не замечалось ни уважения, ни симпатии, но артисты его жалели и не столько ради него, сколько ради находившегося при нем ребенка. Если крах Савина не наступил значительно раньше 1888 г., то исключительно благодаря присутствию этого ребенка, из сострадания к которому весь персонал относился к Савину снисходительно, выручая его в затруднительные моменты. После постигшего Савина краха, он, для приобретения средств к жизни, открыл у себя драматические классы. Так как к Савину, как к артисту, относились с недоверием и в умении его преподавать сильно сомневались, то дело это не пошло, хотя, по моему мнению, Савин с большим правом мог быть преподавателем, чем напр. г. Долинов, артист далеко не установившийся и неопытный, но достаточно смелый для того, чтобы присвоить себе звание профессора в драматических классах г. Блюменфельда.
Одно время Савин был приглашен режиссером в местное драматическое общество, но деятельность его продолжалась не более двух недель, так как общество, вследствие плохих дел, не в состоянии было платить ему условленное вознаграждение. С тех пор Савин переселился на дачу в Боярку, где проживает безвыездно уже седьмой год, летом отдавая в наймы отдельныя комнаты со столом, а зимой питаясь остатками летних заработков, которые дают ему возможность проживать от 30 до 35 коп. в день. Для приобретения кое каких средств Савин разбил у себя на даче сад, в течении лета продавая цветы. Каковы-бы ни были грехи Савина в прошлом -- он, по моему мнению, уже в достаточной мере искупил их, вынужденный в течении целого ряда лет жить в одиночестве, бедности и вдали от всех. Занимать видное положение в обществе, провести чуть не всю жизнь в больших городах и затем, в силу обстоятельств, быть заживо похороненным -- куда как тяжело и надо иметь большую силу воли, чтобы при таких условиях не свихнуться. Как ни несимпатичен характер Савина, но все-же человека этого мне искренно жаль и такой жизни на старости лет, какая выпала на его долю, я никому не пожелал-бы!
Свободное копирование
