Н.И. Кульбин и война - 1

XVII Н.И. КУЛЬБИН И ВОЙНА

Немудрено: ведь и внесобачьи выступления так или иначе связаны с "Собакою" были. Помню, например, большой "Вечер Нового Слова", затеянный и устроенный мною в компании с безбородым Виктором Шкловским в Тенишевском Училище в начале 1914 года. По нашей мысли, вечер распадался на две части, а те, в свою очередь, на подчасти. Благодаря этому афиша и программа вышли интересными, публики было совершенно достаточно, все выступавшие были оплачены -- и еще что-то было пожертвовано в пользу студентов,-- на что покойный Кульбин довольно справедливо негодовал: "Сколько есть гораздо более близких к нам лиц, погибающих от отсутствия денег! сколько художников, поэтов и так далее!"

 Он же сердился на меня и за то, что я выдумал оплатить так называемых "оппонентов" из второй части вечера (состоявших, главным образом, из поэтов, которые принципиально не говорили ничего, кроме своих стихов,-- тем не менее числились оппонентами). -- "Вы мне портите моих диспутантов",-- говорил он. И был прав. Ни я, ни Шкловский обращаться с деньгами не умели.

 Со Шкловским я познакомился на бывшем весною 13-го года выступлении футуристов с диспутом, в котором мы оба впервые публично приняли участие (впрочем, Виктор Шкловский еще гимназистом читал публичные лекции,-- но не в столице, а где-то в Крыму или вообще на юге). О его "Собачьих" лекциях я уже упоминал. До революции Шкловский был не только юн, но, что называется, "инфантилен". Другими словами, казался именно румяным, как яблочко, мальчиком, выпрыгнувшим в футуризм прямо из детской.

 Насколько он выглядел молодым, настолько старым, ветхим, согбенным под каким-то безмерным бременем лет казался другой частый гость "Собаки", поэт и ученый Шилейко. Шилейко еще гимназистом вступил в переписку с Лондонскими египтологами и ассириологами; он, еще не кончив университета, был чуть ли не действительным членом Академии Наук (куда, например, многолетний профессор и декан филологического факультета ФА. Браун был допущен лишь в качестве научного сотрудника и во всяком случае не выше члена-корреспондента, что для него, как живущего в том же славном граде, где жила и названная Академия, было, пожалуй, довольно подчеркнуто-обидно). Шилейко, как и его единственный в Петербурге учитель, покойный профессор Тураев,-- и то могший научить чему-нибудь Шилейко лишь в филологическом, отнюдь не в лингвистическом отношении,-- оба они напоминали зараз и бородатых воинов с вывернутыми плечами с архаических древнегреческих сосудов и с ассирийских росписей,-- и оживших египетских мумий, несущих на себе весь прах веков под своими длинными сюртуками современного покроя.

 Естественно, что, когда однажды в "Собаке", после какого-то доклада Шкловского, Шилейко взял слово и, что называется, отчестил, отдубасил, как палицей, молодого оратора, уличив его в полном невежестве,-- и футуризм с ним вкупе,-- сравнив его, то есть футуризм, с чернокнижными операциями,-- и еще с чем-то,-- Виктор Шкловский в своем ответном слове начал очень скромно, так вкрадчиво-обаятельно:

 -- Думаю, что уже в силу своего возраста мой почтенный оппонент мог бы постесняться употреблять столь резкие выражения, мог бы простить мне незнание многого, извинительное мне по молодости лет.

 Вот именно это сказал Виктор Шкловский, хотя, может быть, и не точно этими словами.

 Он завоевал симпатии всех присутствующих, всего подвала. Я был председатель диспута. Я, по правде сказать, опасался "кризиса", скандала, я боялся резкости, руготни со стороны обиженного. Помнится, я даже делал замечания почтенному старцу Шилейко по поводу резкости некоторых его выражений...

 Между тем почтенному старцу Шилейко тогда только что минуло 23 года, а юноше Шкловскому давно уже шел 23-й год. Между собой они были то, что называется "ближайшими сверстниками".

 После доклада Шкловского (кажется, "О воскрешении вещей") и моего ("О старом и новом": то есть я должен был читать об элементах футуризма в произведениях т. н. символистов,-- но, оскорбленный листовкою "На Маринетти", проимпровизировал вместо этого отповедь футуристам: "Руки прочь") на диспуте "Вечера о новом слове" должен был председательствовать действительно почтеннейший старик, профессор-языковед И.А. Бодуэн де Куртенэ. Это была мысль Шкловского. Он считал, что лингвистика и фонетика в их тогдашнем состоянии научно констатируют именно то, что на художественном языке излагал в своих жарких выступлениях он и о чем косноязычно писали Хлебников, Крученых и Кульбин. А Бодуэн де Куртенэ был известен своим оппозиционным вообще духом; только что сидел он, несмотря на возраст, этак с год в тюрьме за выпущенную близ 1903 года им брошюру, в которой можно было усмотреть проект создания из Российской империи федерации разноязыковых республик.

 Наша ставка, как говорится, выиграла. Бодуэн не отказался председательствовать на нашем диспуте. Ездил приглашать его я.

 Отбарабанив свой импровизированный памфлет на тех, которых столь недавно еще похваливал,-- я, помню, куда-то устремился из зала и на диспуте не присутствовал. Не присутствовал при той брани, которою осыпал почтенный старик Бодуэн показавшуюся ему столь нелепой футуристическую молодежь. Не присутствовал и при том, как огрызалась эта самая молодежь. Мне только рассказывали, что и этот вечер, как почти все вечера в ту пору, закончился хорошеньким скандалом. Скандалы эти скрашивали чрезвычайную сухость, абстрактно-теоретический характер всех произносившихся в ту пору лекций, докладов и речей.

 В "Собаку" продолжать спор Бодуэн не поехал...