Вот Блока -- никак, никогда и ни за что хунд-директор залучить в "Собаку" не мог! И это несмотря на то, что лично к нему Блок относился очень дружелюбно и, помню, он, с безграничной чуткостью в годы своей юности и молодости разделявший людей так, что иных вовсе исключал из всякого общения с собою, твердо и решительно заявлял про хунд-директора, что он -- "не неприличный человек".
Блок все-таки оставался "дневным человеком". Мы же, благодаря "Собаке", совсем стали ночными. Я хотя попадал почти ежедневно часам к половине второго, к двум, на службу,-- и успевал там поперевести из Тирсо де Молина либо ответить своим сослуживцам на несколько вопросов из выдуманной мною, якобы основанной Курбатовым, науки "Петербургология", тогда как сидевший за соседним столом А.Е. Кудрявцев спешно готовил (или это было уже только в годы войны?) "Иностранное обозрение" для "Летописи", журнала Максима Горького,-- но, вернувшись в шестом домой, после обеда погружался в сон, чтобы встать иной раз как раз к тому времени, когда пора было собираться в "Собаку". Помню, как раздувал я ноздри, впитывая в себя дневной воздух, когда однажды в воскресенье попал на картинную выставку! Нам (мне и Мандельштаму, и многим другим тоже) начинало мерещиться, что весь мир, собственно, сосредоточен в "Собаке", что и нет иной жизни, иных интересов -- чем "Собачьи"!
К нашей чести надо сказать, что мы сами чувствовали эту опасность. То есть опасность того, что в наших мозгах укоренится эта аберрация "мировоззрения".
Свободное копирование
