Я намеренно пропустил историю возникновения "Собаки", ничего не сказал об ее открытии, имевшем место под новый, 1912, год, и не описывал собраний в ней доданного срока. Сейчас много возводится поклепов на бедную "издохшую" "Собаку",-- и следовало бы добрым словом помянуть покойницу, не только из латинского принципа, что "о мертвых ничего, кроме хорошего",-- но и потому, что заслуг "Собаки" перед искусством отрицать нельзя; а наибольшие в историческом плане заслуги ее именно перед футуризмом.
Это что, продолжать запрещенные полицейскою властью прения по отчитанным уже лекциям и докладам в Тенишевском училище или здании Шведской церкви! А вот не угодно ли: в час ночи в самой "Собаке" только начинается филологичсски-лингвистическая (т.е. на самый что ни на есть скучнейший из возможных, с точки зрения обывателей, сюжет!) лекция юного Виктора Шкловского "Воскрешение вещей"! Юный ученый-энтузиаст распинается по поводу оживленного Велимиром Хлебниковым языка, преподнося в твердой скорлупе ученого орешка квинтэссенцию труднейших мыслей Александра Веселовского и Потебни,-- уже прорезанных радиолучом собственных его, как говорилось тогда, "инвенций",-- он даром мощного своего именно воскрешенного, живого языка заставляет слушать, не шелохнувшись, многочисленнейшую публику, наполовину состоящую чуть не из "фрачников" или декольтированных дам. В половине третьего начинаются прения. Говорят, конечно, не фраки, не декольте. Форменная тужурка Кульбина или кого-нибудь из его "клевретов" (тогда, собственно, в ходу было другое для них словечко), встав, косноязычно излагает свои мысли по поводу лекции. Но, несмотря на косноязычие, слушают и тужурку.
Во втором отделении, а иногда и с первого, после удара в огромный барабан молоточком Коко Кузнецова или кого другого -- низкие своды "Собачьего подвала" покрывает раскатистый бас Владимира Маяковского. Слышны такие стихи:
Угрюмый дождь скосил глаза
А за
решеткой
Четкой
Железной мысли проводов перина,
И на
Нее встающих звезд легко оперлись ноги...
Но ги-
бель фонарей
Царей,
В короне газа,
Для глаза
Сделала больней
Враждующий букет бульварных проституток,
И жуток
Шуток...
Иногда Маяковский, иногда Хлебников, или еще Бенедикт Лившиц с его изумительной строчкой, кончающейся словами:
...в хвостах виноторговца.
Или застенчиво-нежный, несмотря на свой внушительный рост, Николай Бурлюк с его:
Улыбка юноше знакома
От первых, ненадежных дней;
Воды звенящей не пролей,
Когда он спросит: "мама -- дома?"
Луч солнца, зыбкий и упругий,
Теплит запыленный порог...
Твой профиль, мальчик, слишком строг
Для будущей твоей подруги...
Или изображающий пугало, играющий моноклем (живущий ныне в Америке и там продолжающий также играть моноклем и писать точно такие же футуристические книжки около точно таких же американских "Собак", художественных студий и т.под., так забавно изображенных в переведенном на русский язык романе некоего Бен-Гекта "Гений наизнанку") брат его Давид, потрясающий подземное зало выкриками вроде:
Небо -- труп,
Звезды -- гнойная сплошная сыпь...
Сам неуклюжий, длинный, "непрезентабельный" "гений наизнанку",-- сам Хлебников, заплетающимся языком редко выступает со своими:
О, засмейтесь усмеяльно смехом смейных, смехачи...
Еще реже выступает Алексей Крученых, уже тогда бывший автором сверхзаумного:
Дыр, бул, щил
Убещур
Р, л, поэз...
или со своим совершенно реалистическим:
Я жррец, я рразленился,
К чему все стрроить из земли?
В покои неги удалился
Лежу и грреюсь близ свиньи...
Испарь овчины,
И запах псины:
Лежу добррею на арршины...
Оба они предоставляют произносить и комментировать свои программные строки каким-нибудь критикам-пропагандисгам или противникам, вроде Кульбина или даже меня.
Но не одни кубофугуристы. Акмеисты тоже забегают погреться в "Собаку"... Был такой особый Собачий гимн, которым иногда -- правда, короткое время -- начинали Собачьи заседания:
На дворе второй подвал,
Там приют Собачий.
Всякий, кто сюда попал,--
Просто пес бродячий. --
Но в том гордость, но в том честь,
Чтоб в подвал залезть...
На дворе трещит мороз...
Отогрел в подвале нос...
В памяти у меня остались только вот эти стихи из специально Собачьих. Да разве еще одно, поистине замечательное, приглашение на обед, который -- рассудку вопреки, наперекор стихиям -- вдруг неожиданно решили устраивать в "Собаке" в неположенные, дневные часы:
В шесть часов у нас обед,
И обед на славу!..
Приходите на обед!
Гау, гау, гау!
Собственно, настоящих собак в "Собаке" не водилось, по крайней мере -- почти. Была какая-то слепенькая мохнатенькая "Бижка", кажется,-- но бродила она по подвалу только днем,-- когда, если туда кто и попадал иной раз,-- то всегда испытывал ощущение какой-то сирости, неуютности; было холодновато, и все фрески, занавесы, мебельная обивка,-- все шандалы, барабан и прочий скудный скарб помещения,-- все это пахло бело-винным перегаром.
Ночью публика приносила свои запахи духов, белья, табаку и прочего,-- обогревала помещение, пересиливала полугар и перегар...
Свободное копирование
