Как проводили в Стокгольме день первого мая в Сканссах -- у Зоологического сада -- в Юргордене (то же, что по-немецки Тиргартен) кучки местных буржуа и поборниц женского движения, с бургомистром во главе, и как толпы народа отправлялись и митинговали на огромном поле к северу от города, с которого я возвращался по красивой, широкой, и малоизвестной Вальхаллявэхьн ("дороге Валгаллы"),-- все это я описал в "Новой Жизни". К этой же статье отсылаю желающих познакомиться со спектаклем, дававшимся в этот день в честь Стриндберга в одном из городских театров, с приветствиями рабочих союзов, прочитанными после спектакля, с венчанием лавровым венком бюста Августа Стриндберга, стоявшего в театральном фойе... Большое впечатление произвела на меня артистка Магда Бьорлинг, громадного роста, исполнявшая заглавную роль в великолепной пьесе "Фрекен Жюли", почему-то у нас величаемой "Графинею Юлией", а равно и ее партнер, кажется сам знаменитый Фальк, создатель многих ролей Стриндберговского репертуара... Обо всем об этом и об отношениях Стриндберга с театральным миром того времени,-- о бывшем его "Интимном Театре" -- тоже упомянуто в этой статье, а отчасти и в корреспонденции моей в "Русское Слово"... Которую я написал, которую набрали,-- передали мне оттиск набора, но в газету все-таки не поместили! Как мне объяснял Руманов, потому что он не знал, имеет ли он право от моего лица согласиться на сокращение статьи, из которой было выброшено все вступление, говорившее о расположении Стокгольма, о законах роста северных городов и т. п...
Я приехал, прислал телеграмму о том, что видел родственников Стриндберга, а потом сейчас же и корреспонденцию,-- должно быть, довольно удачную, потому что ее все-таки, по-видимому, хотели в "Русском Слове" поместить за подписью. А в дальнейшем ни одной моей статьи за подписью там принципиально не помещали; по заказам Руманова я не раз составлял туда отчеты с пересказом содержания появляющихся в свет изданий до их выхода; право подписываться в этой газете ценилось очень высоко. Чья-нибудь напечатанная там подпись сразу составляла литератору "имя". Они предпочитали его не давать. А тут -- если верить Руманову,-- он сам помешал мне его приобрести, из уважения ко мне, как к малознакомому... Об этом я впоследствии жалел, но в ту минуту гораздо больше жалел о другом. Помещена ли корреспонденция, я не знал, а вот что деньги мне за нес, вопреки обещанию, не переводят,-- я отлично знал и очень больно чувствовал.
Впервые в жизни я зависел в Стокгольме от литературного гонорара. Это было особое ощущение: несколько лестное. И оно давало мне силы с большей легкостью переносить наступившую голодовку. Каждое утро, созвонившись: "Альмээна". -- "Тво фюйрафем-тво-нолл-Парк-Отэль?" -- и, условившись о времени встречи со Смирновым, а иногда и с Гретой (похожей на отца, высокой, некрасивой, сердечной и глубокой, бесконечно искренней женщиной, после смерти отца сделавшейся писательницей, но, увы, без отцовского таланта!), а иногда и с небольшой изящной Карин Фильп (мужа ее так я и не видел), каждое утро сейчас же после того я отправлялся бродить по вскоре ставшему для меня родным и близко знакомым в большинстве своих частей городу.
Я пропадал часами в картинной галерее; разглядывал рукописи в той "Королевской библиотеке", где когда-то служил недолго (и это была его единственная служба) "актуариусом" Август Стриндберг; еще дольше бродил по огромным залам "Насиональ-мюсээт", побывав во внутренности каждой из "далекарлийских", "нурских" и прочих изб всех восьми веков шведской истории (этот этнографический музей всегда был образцовым; по его образцу расположили и "Маэран" в Ленинграде); разглядывал в Риддархюсэт ("Рыцарскомдоме")богатые могилы; читал надписи на золотых досках шведского дворянства,-- к которому был тогда последний по времени приписан знаменитый путешественник Свен Гедин; еще дольше бродил по Юргордену, любуясь не только на зверей его Сканссон, но и на виллы на высоких холмах, с чуть зеленеющими почками и травкой садов...
Свободное копирование
