Весною у Головина позировали иногда по утрам недокончившие еще своего "сезона" артисты. На портрет Шаляпина в роли Годунова мне случалось только любоваться,-- а быть свидетелем самих сеансов не довелось.
Но при мне в уютной качалке расположилась однажды знаменитая тогда М. Н. Кузнецова-Бенуа. Она была, конечно, с какою-то dame de compagnie. Была, конечно, с модною тогда микроскопической собакой на руках. Была в изумительно-прозрачном утреннем наряде, с длиннейшими рукавами, в каких-то сверхбезукоризненных лакировках с острейшими концами и бесконечной величины каблуками на ногах. Производила впечатление явления из какого-то другого (впрочем, совершенно реального) мира...
Кроме цитированного произведения я посвятил в то лето еще одно стихотворение уже специально Мейерхольду.
Вот образчики этих строф:
Там, где губки, в мягком нефе,
Притаился, как кобольд
Мейер Любке, Мейер Грефе1,
Мейер, Мейер, Мейерхольд.
В утлой шлюпке для потехи
Приплывает к нам герольд --
Мейер Любке, Мейер Грефе,
Мейер, Мейер, Мейерхольд.
Точит зубки дама Тэффи
На Тристанов и Изольд...
Мейер Любке, Мейер Грефе,
Мейер, Мейер, Мейерхольд.
Лишь скорлупки, не орехи,
Носим мы в карманах польт...
Мейер Любке, Мейер Грефе,
Мейер, Мейер, Мейерхольд.
1 Meyer-Lübke -- знаменитый лингвист.
Meyer-Gräfe -- художественный критик.
Вот, вероятно, из-за этих скорлупок ничего из журнала и не вышло. Не потому, что Мейерхольд на них рассердился, но именно потому, что были у нас всех скорлупки, а не деньги.
Свободное копирование
