Лето по окончании экзаменов я провел в своей любимой Старожиловке; писал сочинение "Версификация Поэмы о Сиде"; В.Н. Княжнин, как и Б.С. Мосолов, часто бывали у меня, а В.П. Лачинов -- даже жил.
С самого начала осени я постоянно навещал Е.В. Аничкова. Он говорил мне, что по окончании университета необходимо как можно скорее проявить себя как-нибудь энергично в литературе и советовал основать журнал. Я обдумал его, т.е. план журнала. Выходило, что Аничков, Блок и я должны были быть его редакторами-издателями. Л.Д. Блок была намечена мной и Аничковым в качестве ответственного издателя. Требовалось согласие ее и мужа. Вот, после долгого перерыва, поздней осенью 1910 года, с этими мыслями я направился в один прекрасный четверг (или -- понедельник?) к А.А. Блоку, про которого слышал, что он опять поселился в своих местах, на Петербургской стороне, не вынесши чуждой ему -- и мне -- Галерной.
В своем дневнике Блок описывает это время так (в коротких словах вспоминая о нем): "Осень -- уединение, долгота мыслей -- Пяст..." Это время Блок назвал нашим "вторым знакомством". Три года вслед за тем выходило неизменно так, что мы (выражение из его письма) "сообщали друг другу о каждом повороте колесиков мозгового механизма". Вскоре после похорон Врубеля я был раза два на квартире, занимавшейся женою и сестрою покойного, которые были необычайно дружны. После смерти брата Анна Александровна Врубель посвятила себя ухаживанию за Н.И. Забелла-Врубель (которая страдала эпилепсией, но не в сильной форме). Как известно, Н.И. заболела и умерла в припадке, находясь ночью одна в своей комнате. Она ушиблась обо что-то острое, и, когда утром взломали двери, нашли ее плавающей в крови. Против обыкновения, она заперла в этот вечер дверь своей спальни. Это все я знаю лишь из рассказов. Н.П. Ге был ее племянником.
При жизни Н.И. Забеллы по субботам в их квартире собирались разные преданные искусству люди: музыканты, художники, теоретики... А.А. Врубель, с которой я, после долгого перерыва, стал волею судеб часто видеться с 1920 года вплоть до ее смерти в 1928 г., как-то спросила меня, читал ли я Стриндберга. Я ответил: нет. Она порекомендовала мне его поэму в прозе "Одинокий". Я послушался ее совета и был весь захвачен этим произведением. Захотел читать еще и еще и сейчас же рассказал об этом мире, который раскрывался в его творчестве, АЛ. Блоку. И когда тот познакомился со Стриндбергом,-- и для него открылась новая "страна". Обо всем этом не раз уже говорилось,-- и вскоре вновь придется коснуться этого подробнее.
Действительным одиночеством как-то веяло и от квартиры и от жизни А.А. Блока в ту пору. Но это одиночество было в общем светлое, нелюдимостью и "угрюмством" оно сменилось только года через два,-- вместе с переменою квартиры,-- нанятой Блоком опять-таки в "Галерных" местах города,-- "у морских ворот Невы" (Ахматова), в доме на Пряжке, где Блок и окончил свою короткую жизнь. Лишь в двух частях Петербурга жил Блок (если не считать университетской квартиры, где протекло самое раннее детство). Из них на Петербургской стороне бывало с ним разнос; с Ново-Адмиралтейскою частью города связано для него всегда трагическое, мизантропическое,-- тяжелое...
Помнится, улички Петербургской стороны были запорошены легким снегом,-- но в воздухе было довольно тепло. Дом на углу Большой и Малой Монетных был новой стройки, "с удобствами". Квартирка была очень уютная и чистая. Помещалась высоко; был лифт; балкон глядел на какие-то культурные пустыри. Кроме меня, о ту пору у него часто бывал Б. П. Гущин,-- старый знакомый семьи Бекетовых, связанный также чем-то и с Менделеевыми,-- очень известный специалист по библиотечному делу, с весьма широким кругозором и разнообразными интересами человек.
Свободное копирование
