Не успели мы только насладиться прощальною ласкою лучезарного в свою первую и последнюю осень Иннокентия Анненского, не успели мы, т.е. я могу говорить в данном случае только от своего лица, -- я не успел даже и привыкнуть к этому милому старику-поэту, в котором мне все же мерещился "страшный педагог", как дошла печальная весть: И.Ф. Анненский -- недаром он так часто хватался за сердце! -- внезапно от разрыва сердца скончался...
Было, конечно, траурное заседание. Но на нем фигура покойного не только, так сказать, не встала во весь рост, -- на нем мог обрисоваться лишь очень слабый, совсем неясный контур его творческой личности. Дело в том, что большинство стихов его было еще под спудом: он сам держал их в ящиках письменного стола, -- сам, иногда в продолжение многих годов, по многу раз возвращался то к тому, то к другому из запевших в нем -- то в ту, то в другую весну или осень стихотворений, -- правил, оформлял их, приделывал ту или иную деталь, проводил тот или другой штришок, -- отчего его стихотворения, не в пример обрабатываемым и перерабатываемым их автором стихотворениям Андрея Белого, -- делались все ярче и совершенней.
Что же касается трудов Андрея Белого над своими, чудесными в первых вариантах стихами, -- мы сравнивали их в тою самой работой, которую производит
художник-варвар,
когда он
кистью сонной картину
гения чернит
и свой рисунок беззаконный
над ней бессмысленно чертит.
"Бессмысленно" -- конечно, это слишком сильное, "не то" слово. Но, перерабатывая, развивая, как говорится, свои стихи, Андрей Белый действительно настолько их портил, что надо было удивляться, куда в таких случаях девался его врожденный "большой вкус"! И мы собирались учредить "Общество Защиты Творений Андрея Белого от жестокого его с ними обращения"...
Свободное копирование
