Этот год совпал с бурной полемикой между "Весами" и "Золотым Руном", к которым присоединился в Москве же еще один модернистский орган, -- "Перевал". Кажется, считалось, что сотрудник какого-нибудь одного из них неприемлем для другого. Но Блока печатали во всех трех...
За эту же зиму возникло и издательство "Оры". К весне пошла подготовка альманаха "Цветник Ор". Готовились к выпуску и эти знаменитые впоследствии миниатюрные книжечки: "Эрос", "Снежная маска", "33 урода" (Л.Д. Зиновьевой-Аннибал), "Лимонарь" (А.М. Ремизова), "Тайга" (Г.И. Чулкова). Прекраснейшая из них, "Эрос", содержала стихи Вячеслава Иванова, впоследствии перепечатанные в его толстом сборнике "Cor Ardens". Для посещавших Вячеслава Иванова было загадкой, -- когда он мог творить; вставая очень поздно, он почти сейчас же садился обедать, а тут наступал вечер, и даже если не было "среды", обязательно приходил кто-нибудь с ним говорить, и разговор затягивался до поздней ночи. Тут уж человек переутомлялся; на более или менее механическую работу, даже умственную, он оставался еще способен -- так мне кажется. Но чтобы творить!..
А между тем "Эрос", книга, вся сотканная из творческих "открытий", -- вся целиком написана в течение короткого срока именно среди напряженности вот такой нерегулярной жизни, -- истинная дочь прилива вдохновения, которое, когда придет, переплескивается через плотины, ставящиеся ему "режимом", жизнью, усталостью, переутомлением, заботами и страданиями! Весь этот год "среды" были в полном разгаре. На них уже хозяйничала седевшая М.М. Замятнина; уже дети Лидии Дмитриевны были тут; квартира росла не по дням, а по часам; люди могли проводить в ее дальних комнатах недели, лежать на мягких диванах, писать, играть на музыкальных инструментах, рисовать, пить вино, никому не мешать и не видеть никого -- как из посторонних, так и из обитателей самой "башни". Мне рассказывали, что Вячеслав Иванов и не подозревал о существовании в его квартире некоторых гостивших там не одну неделю людей.
В середине следующего лета произошло некоторое, можно сказать, историческое событие: состоялся, насколько помню, первый -- по крайней мере у нас, на севере, -- "вечер поэтов". Я пишу глухо: на севере, потому что этот первый вечер был устроен ввиду летнего времени не в Петербургской пыли, но в наиболее популярном тогда дачном месте, в Териоках, -- т. е. уже в Финляндии. Мне придется подробнее говорить об этой местности, когда я буду вспоминать Териокский театр 1912 года, -- вечер поэтов состоялся в том же самом "Казино", где происходили и спектакли этого театра через пять после этого лет. Я довольно твердо помню, что это был именно первый такой вечер; впрочем, он был устроен в ранний час, и было совсем светло. Инициатором этого дела был -- тогда еще молодой -- поэт и журналист, доктор Л.М. Василевский. Кажется, Мейерхольд был привлечен в качестве "инсценировщика", -- а если не Мейерхольд, то другой театральный человек. Но, думается, именно он -- ведь он был тогда только еще начинавшим режиссером, человеком совсем простым, хотя и слывшим за носителя "идеи всяческих кривляний".
В деревянном сарайчике, несколько более чистом и обширном, чем обычные театры, -- с песчаным полом, в который были воткнуты скамьи для зрителей, -- на сцене, возвышавшейся на подмостках, был расставлен -- или составлен из нескольких меньших прямоугольных столов, покрытых общей скатертью, -- стол, а за ним в виде полуэллипса были расположены в креслах, лицом к зрителям, все выступавшие на этом вечере, все тогда такие молодые поэты. Блок был наиболее важным и известным, если не самым старшим. Кроме него, помню Рославлева, Сергея Городецкого, самого Василевского... Помню в числе исполнителей и самого себя, а в числе слушателей -- приват-доцента Е.В. Аничкова, который сказал некоторым из выступавших: "Вам хлопали в кредит, -- потому что ничего услышать было невозможно".
Так робки были некоторые из нас тогда. Так неопытны! Несмотря на "инсценированные" размещения читавших, -- мы не имели понятия о примитивных законах всякого публичного выступления. О том, что необходимо говорить перед публикой отчетливо и громко, о том, что существует голос повышенной силы для эстрады, "поставленный голос"... Однако почти все выступавшие имели значительный успех. Но кто-то один -- вот только не помню кто -- был ошикан.
Помнится, я был приглашен по рекомендации Блока; немудрено, что я бесперечь держался его общества. Это именно тогда, в перерыве или перед началом вечера, Блок сделал предупреждение собравшимся -- в отсутствие одного из них (ныне покойного). Блок сказал: "Избегайте вступать в близкое общение с ним. Он ворует из карманов носовые платки". Он тут же пояснил, что речь идет о "чужих женах". В эту пору отличительным свойством Блока была чрезвычайная щепетильность. Он разделял, с абсолютной уверенностью, людей на порядочных и не таких. Последние для него были как бы "не существующими". В этом отношении он оказывал большое влияние и на всех нас. Я вспоминал в своем месте об одном вечере у А. А. Кондратьева, на котором Блок не пожелал принять тоста от одного из гостей Кондратьева, -- некоего Б., бесконечно развязного и пошловатого рассказчика скабрезных анекдотов. Правда, бокал Блок принял, но не чокнулся, -- хотя тот протягивал к нему свой, в твердом желании стукнуть его о Блоковский. И чувствовалось, что Блок осаживал пошляка не только от своего имени, но и как бы от всех нас...
Свободное копирование
