Я скомкаю описание конца той зимы. Продолжали бывать по воскресеньям кто у Федора Сологуба, а кто -- у Розанова. Я бывал и там и тут; и о тех и о других "воскресеньях" есть уже воспоминания. Хорошо изобразил вечера у Розанова Д.А. Лутохин, напечатавший свои воспоминания в 1922 году. Я их читал -- и живо вставали поблекшие образы -- большой, просторной квартиры во много комнат, негусто установленных мебелью; рождественской елки, на которой резвились дети Розанова и их знакомые, барышни и молодые люди; одна из барышень была красива, как сама Венера (вспоминает Д. Лутохин). У Розанова почти не читали своих литературных произведений; но обильно закусывали; долго засиживались за чайным столом; разговаривали, -- говорил по большей части хозяин... Потом он вел всех или некоторых гостей в кабинет, -- тоже очень просторный, тут было много стеклянных ящиков с аккуратно разложенными монетами: журналист по профессии, -- в эту пору Розанов считал себя по призванию нумизматом, и ничем больше. Страсть к собиранию монет вытесняла в нем тогда все остальное. Но нужно сказать, он умел извлекать из этой нейтральной страсти лучшее для себя и для своих собеседников. Вытаскивая какую-нибудь монету или показывая пальцем на несколько их сразу в витрине, Розанов начинал объяснять особенности чеканки; по ним отскакивал к другим данным материальной культуры и таким образом за ушко как бы вытягивал на свет целый кусочек эпохи. Возможно, он и фантазировал немного, но во всяком случае почти всегда очень талантливо.
У Федора Сологуба чтение произведений всеми присутствующими было, наоборот, почти обязательно. Квартира была гораздо скромнее, какая-то более ветхая, давно не ремонтированная, соединявшаяся со школой, в которой он был инспектором, т. е. начальником. За самоваром подавали бутерброды. Тут велись разговоры исключительно литературные. Помню, Федор Сологуб рассказывал о литераторах "недекадентского" лагеря, -- которые печатали его стихи в своих органах довольно охотно, признавая его своим и думая, что он нарочно глумится над декадентами, когда водит с ними кампанию и пишет "под них". А.А. Кондратьев бывал у Сологуба неизменным гостем; кроме него, какие-то заросшие люди медведеобразного вида, в количестве трех человек, составляли главный отличительный признак дома; этих лиц никогда не видали на "средах" Вячеслава Иванова. Прочая публика (не считая еще Потемкина, и сначала Осипа Дымова, приехавшего по собственному почину, выбрав из литературных домов именно сологубов-- ский и сделавшего Сологубу первый свой визит после выпуска книги рассказиков "Солнцеворот") была та же, что и на "средах", -- только поменьше числом. Не бывал у Вячеслава Иванова, впрочем, В. Уманов-Каплуновский, один из тех "нсдскадснтов", которые считали Федора Сологуба притворщиком... Этот господин носил с собою огромный альбом, в который просил всех встречавшихся ему "поэтов" вписывать стихи. Кроме альбома, он носил щеголеватую булавку в широком пластронном галстуке, выутюженный костюм и на руках перстни. Впрочем, последних, может быть, и не было; но тем хуже тогда для этих перстней: в совокупности с его выхоленными усами они дополнили бы впечатление необычайно самодовольной глупости, которая "так и перла" из поэта.
На вторую половину вечера обязательно переходили в хозяйский кабинет, -- от столовой направо. Письменный стол был здесь на первом плане и стоял близ окна. А глубину комнаты занимали мягкие мебели с простой обивкой. Сологуб усаживался под лампу к самой стене; прочие -- т. е. гости -- садились в промежутке. Несколько стульев оставались обыкновенно свободными. Несколько раз Сологуб приглашал гостей занимать стулья близ него; многим приходилось "толпиться" в дверях. Однако гости следовали его приглашению с неохотой. Сологуб хлопал по стулу ладонью раз и два, и наконец кто-нибудь подымался и проходил комнату, -- точно повинуясь гипнотической силе.
Приведу здесь рассказывавшийся самим Вячеславом Ивановым анекдот об этой особой силе Федора Сологуба. Только что с ним познакомившись и в первый раз к нему придя, Вячеслав Иванов никак не мог от него выйти: на улице моросило, и ему казалось, что это, т. е. дурную погоду, сделал нарочно Федор Сологуб. Но чтобы выйти под дождь, необходимо было надеть калоши. В передней было много калош, в том числе и его, В.И., в которых он пришел. Однако на всех калошных парах Вячеслав Иванов видел одни и те же буквы: Ф.Т. -- настоящая фамилия Сологуба была Тетерников... По этому поводу было написано, между прочим, такое четверостишие:
Невысокая порода
Колдовских его забав, --
То калоши, то погода,
То... Иванов Вячеслав.
Федор Сологуб почти всегда заполнял начало ночи чтением какого-нибудь из своих жутких, с обязательным налетом извращенности, рассказов.
Свободное копирование
