Дневник Ады Оношкович-Яцыны - 17

 6 июня 1920 г.

 На днях состоялась экскурсия нашей студии на шлиссельбургском пароходе в "Островки". Мы купались в Неве и ходили босиком. Чуковский был совсем игрушечный папа, милый, ласковый, заботливый. Немного портили картину наши специфические поэты, которые по обыкновению ко всему припутывали рифмы, размеры etc. Лозинский не смог поехать с нами из-за какого-то заседания.

 Третьего после лекции Лозинского подсел Гумилев, и так как официального четверга не состоялось, то мы сами устроили чай в столовой. Гумилев читал свои недоконченные стихи, потом отрывки из альбома одной американке, в которую он был влюблен.

 Глупый, глупый картонажный мастер,

 Что ты думал, делая альбом!

 Для стихов о самой хрупкой страсти

 Толщиною в целый том[1].

 В промежутках мы (шесть дев) упорно молчали, мешая чай ложечками, и я страдала за всех шестерых. Лозинский смягчал такие моменты милыми остротами и прибаутками, но все-таки выходило, что мы или феноменальные невежды, или феноменально глупы.

 Вчера до десяти вечера копали гряды. Сегодня спина точно в синяках. "Шах" не только в Польше, но даже с двумя миллионами николаевских денег, данных ему для пропаганды.

 Нет никого-никого на целом Божьем свете, для кого я была бы светом в окне. (Такова философия человека, в течение четырех часов делавшего грядки накануне!)