9 апреля 1919 г.
Мы пошли с Джоном смотреть на "просвещение трудовой массы" в Зимний дворец. На /.../ лестнице /.../ деревянные будки, поставленные на площадках и обклеенные афишами.
Высота, ширина необъятная. Я полчаса стою перед картиной "Въезд Александра II в Плоешти в 1877 году".
Но "публику" приглашают в Николаевский зал, и косматый жидок вылетает на эстраду: "Товарищи! Дело в том, что из-за отсутствия тока кинематографа быть не может, и мы угостим вас концертом! До сих пор музыка была достоянием буржуев, трудовой класс довольствовался граммофоном и гармоникой. Но время изменилось и /.../ артисты с радостью несут свои таланты рабочему народу, кот[орый] понимает музыку глубже, тоньше и лучше!"
Вылетел второй жидок, с размаху ударил по клавишам, и загремела "Рапсодия" Листа.
И рабочий народ, с треском и грохотом роняя стулья, двинулся к выходу: "По домам, товарищи!"
-- Джон,-- в восторге шептала я,-- что бы я дала, чтобы все ушли.
Но треть осталась.
"Рапсодия" кончилась, и снова вылетел первый жидок; только теперь его кок в поэтическом беспорядке падал ему на нос, и голос хрипел от ярости:
-- Тов[арищи]! Неужели вы не понимаете, что уходя во время исполнения, когда артист выливает свою душу, можно сказать,-- вы плюете ему в лицо!
Но и тут товарищи не поняли и уходили партиями во время всех номеров.
12 апреля 1919 г.
На дворе промозглая весна и на душе -- ужасно. И зачем я на Божьем свете? Неинтересная, ненужная, лишняя?.. Не люблю людей, особенно веселых, и завидую мертвым. Сколько их больше, чем живых! Коля, мой любимый мальчик!
20 апреля 1919 г.
Несмотря на страшную усталость, пошли с тетей Наташей к заутрене. Темень была непроглядная, по случаю Пасхи большевики погасили последние фонари. Дул холодый, сырой ветер. Щелкали выстрелы. Мы шагали под руку, стараясь не попадать в лужи.
-- Что за романтическое время,-- улыбнулась я,-- сейчас мне почему-то вспоминаются "Гугеноты". Церковь является гонимой. Выстрелы {Далее лист вырван.} /.../
Свободное копирование
