Глава 4. Я не люблю слово «успех»
Я не люблю слово «успех», потому что толком не понимаю, что это такое. Для меня успех – это когда ты добиваешься того, чего тебе хочется по-настоящему. А это, по большому счету, недостижимо. Конечно, та известность, которая у меня есть, в какой-то – и даже в большой – степени льстит честолюбию. Но с успехом это не имеет ничего общего. Честолюбие и успех – вещи абсолютно разные.
Разумеется, известность в какой-то мере облегчает жизнь – легче найти деньги, пригласить хороших актеров и решить прочие подобные проблемы. Я, правда, не уверен, что это хорошо. Может быть, лучше, чтобы было трудно? Не бывает ли страдание полезным? Думаю, иногда бывает – ведь лишь страдание формирует человека. Пока ты сам живешь легко и просто – можно не принимать во внимание других. А вот чтобы по-настоящему разобраться в собственной жизни – а тем более в чужой, - нужно пережить что-то мучительное, понять, что такое боль. Иначе как почувствуешь, что такое её отсутствие?
Мы никогда не говорим о самом болезненном и интимном. Более того, мы стараемся поменьше об этом задумываться. Пожалуй, мы просто прячемся от самих себя или от самооценки.
Думаю, что от происходящего в Польше я отгородился слишком поздно. Я еще раз напрасно дал себя обмануть в 1980 году. Это было бессмысленно. Жаль, что я так поздно это понял. Но – что поделаешь...
Меня спрашивают, почему я не работаю в Америке. По многим причинам. Во-первых, я не люблю эту страну. Она слишком большая. Там чересчур много людей, суеты, шума, грохота. И каждый делает вид, что он счастлив. Я в это просто не верю. Наверняка американцы бывают несчастливы, как и все люди, только мы в этом иногда признаёмся, а они – никогда. Это меня в повседневной жизни раздражает, а ведь съемка фильмов для меня повседневная жизнь. Ведь чтобы что-то сделать, мне пришлось бы провести там хотя бы полгода. А этого обязательного для всех и каждого «Всё о’кей» я бы просто не выдержал.
Когда я приехал в Америку, меня спросили: «Как дела?» Я ответил: «Так себе». Они сразу подумали, что у меня в семье кто-то умер. А я просто плохо себя чувствовал после 7-часового перелета. Достаточно, однако, оказалось сказать «so-so», чтобы они решили, будто произошла какая-то трагедия. Следует говорить “Well” или “Very well”. А самое оптимистическое, что я могу придумать: «Пока еще жив». Так что для Америки я не гожусь хотя бы поэтому.
Кроме того, там режиссеров не пускают в монтажную – во всяком случае, в тех больших студиях, которые меня приглашали. Каждый делает своё – один пишет сценарий, другой ставит фильм, третий его монтирует. Может, когда-нибудь я и сделаю фильм по чужому сценарию, если он окажется лучше и умнее, чем то, что я могу написать сам. Но от монтажа я не откажусь никогда.
Когда я бываю в Нью-Йорке, мне всегда кажется, что он вот-вот рассыплется, как карточный домик. В Калифорнии, правда, не так людно и не так шумно, как в Нью-Йорке, но зато там такое дикое количество машин, что начинает казаться, будто они ездят сами по себе. Я боюсь этой страны, там я не могу расслабиться. Даже в маленьких провинциальных городках я испытываю страх. Предпочитаю улизнуть в гостиницу и, если удастся, заснуть.
Как-то во время нью-йоркского фестиваля - в 1984-м или 1985-м – со мной произошла дурацкая история. Я опаздывал. В тот день должны были впервые показывать какой-то мой фильм – кажется, «Без конца». Я поймал такси. Ехать нужно было через Центральный парк. Как и в лондонском Гайд-парке, там есть мостовые, только не на уровне аллей, а внизу, в оврагах. Были уже сумерки, шел дождь. Наше такси налетело на велосипедиста - он перевернулся, и машина проехала по велосипеду. К счастью, ничего страшного не случилось. Мы с водителем, разумеется, вышли и стали поднимать велосипедиста – у него была повреждена нога. Трасса там узкая, по одному ряду в каждую сторону – так что за нами тут же образовалась гигантская пробка: гудки, огни, крики...
Поскольку через пять минут мне нужно было быть в Линкольн-центре, я заплатил таксисту несколько долларов и побежал. Что могли подумать? Стоит машина, кто-то удирает... Похоже, что-то произошло – кража или даже убийство. Я бежал как сумасшедший – мне хотелось спасти костюм от дождя. И вдруг вижу, что автомобили во встречном ряду останавливаются один за другим и из них выскакивают водители. Я побежал уже не в Линкольн-центр, а просто подальше оттуда. Взобрался по склону оврага – и что же дальше? Таксисты, стоявшие наверху, тоже решили, что что-то случилось, - если кто-то убегает. Вооруженные бейсбольными битами, они гнались за мной на машинах по всему Центральному парку. Получишь такой палкой по голове – и конец. Мне чудом удалось скрыться – там было много деревьев, и машины не везде могли проехать. Весь грязный, я добрался наконец до Линкольн-центра. Такое вот забавное приключение.
На этом, кстати, строится комедия. Героя нужно поставить в ситуацию, которая, попади в нее мы сами, вовсе не была бы смешной, но если смотреть со стороны, она кажется забавной. Классических комедий я никогда не снимал, но один комедийный фильм сделал.