Чтению обучал меня приходский священник, а письму -- сама мать. Каким образом и во сколько времени выучился я тому и другому, решительно не помню. Вероятно, грамота далась мне скоро, так как я не вкусил горького корня учения. При легком усвоении чего-нибудь память обыкновенно ничего не представляет; только тяжелый труд, соединенный с неохотою и скукой, оставляет по себе долго памятные неприятные впечатления и убеждает в справедливости пословицы: "Корень учения горек".
Я же, шести лет от роду, без труда и свободно читал "Северную почту" моим родителям, которые интересовались реляциями о подвигах наших войск за границей. Обучение письму производилось очень просто. Тогда не было еще и помину о "каллиграфии" и "каллиграфах", а скромно существовали "чистописание" и "учители чистописания". Руководством служили единственно прописи, а метода состояла в списывании с прописей, причем наблюдалось только, чтобы ученик не отступал в начертании букв от образца. Все требования ограничивались тем, чтобы письмо было чисто, разборчиво и по возможности красиво. Чистописание есть не головоломная работа, а занятие механическое, своего рода рукоделие, которое все дети больше или меньше любят, к которому все они больше или меньше склонны. Им нравится копировать данный образец, подходить к нему ближе и ближе. Замечая, что иная буква выходит неуклюжей, они сами, по доброй воле, старались выводить ее несколько раз сряду, чтобы набить на ней руку. Таким образом, они без понуждений приобретали хороший почерк и сохраняли его надолго, до самой старости. Отчего же в настоящее время, замечу здесь мимоходом, при разных методах каллиграфии, при разных к ней руководствах, очень многие пишут и нечисто, и неразборчиво, и некрасиво? Отчего у некоторых кавалеров, даже из числа военных, которые должны бы были обладать особенною ловкостью рук, оказывается нетвердый, дамский почерк, хотя почти нет дам с твердым мужским почерком? По моему мнению, оттого, что на нехитрое искусство стали без малейшей нужды смотреть очень хитро, тогда как в то же время на сериозную науку стали смотреть очень легко, приискивая все возможные способы освободить ее усвоение от труда и простирая облегчающие средства даже до уничтожения системы, без которой никакая наука немыслима. Почерк многих людей нашего времени ясно отражает на себе влияние праздных затей и педантических приемов немецкой педагогики вообще, немецкой методики в частности, то есть в приложении ее к каллиграфии.
О церковнославянской грамоте и говорить нечего. Она была не новым предметом учения, а непосредственною прибавкой к старому -- грамоте русской. Мне показали только те буквы церковнославянского алфавита, которых нет в русской азбуке, разное начертание некоторых знаков и слова под титлами, и дело было готово. Чтение же утренних и вечерних молитв, пред обедом и после обеда и других служило практикой. Вопросы: нужно ли русского мальчика обучать славянскому языку? и буде нужно, то когда и где -- в школе или дома? -- тогда не возникали; да не следовало бы им возникать и впоследствии. Усвоение двух грамот нисколько не вредит ни той, ни другой, а что можно приобресть одновременно, почти зараз, то, конечно, выгоднее приобретенного в две разные, одна от другой отдаленные эпохи.
Свободное копирование
