Отец мой начал свою службу в гвардии. По выходе в отставку он женился на дочери одного зарайского помещика и поселился в своем родовом поместье, в селе Мордове, Сапожковского уезда. Он вовсе не был воином, и если поступил в полк, то единственно потому, что военное звание считалось тогда более приличным для дворянина, чем статское. По складу ума и свойствам характера он был более склонен к таким занятиям, которые требовали более самодеятельности и самостоятельности. Эта склонность была вскоре удовлетворена: сапожковское дворянство выбрало его в уездные судьи. За три выбора сряду, то есть за девять лет службы в одной и той же должности, он получил Владимира 4-й степени -- знак отличия, которым он особенно дорожил и даже гордился. Меняя сельское житье на городское, в неизвестности, как еще пойдет дело и найдется ли удобное помещение, родители из трех бывших у них детей взяли с собой только меня, как первенца мужеского пола, а сестру и младшего брата оставили в деревне на попечение родной бабки. Это обстоятельство, вызванное необходимым расчетом, не осталось без некоторых последствий. Я сделался любимцем матери, а другие двое детей пользовались сравнительно меньшею любовью, да и сами не питали к ней такой сильной привязанности, как я. Конечно, такое неравенство материнского чувства с летами более и более сглаживалось, но на первых порах разница бросалась в глаза не только нам самим, но и всему дому. С другой стороны, привольное житье сестры и брата у бабушки служило для них школой баловства, напоминающего то воспитание, которое Фонвизин назвал "питанием".
Не могу ничего сказать о нравах и обычаях тогдашнего провинциального чиновничества: я был так еще молод. В памяти моей мелькает только внешний вид гостей, вероятно, сослуживцев отца, приезжавших к нам на обед или на вечер. Были и военные, и статские лица; между первыми некоторые носили косу, другие пудрились. Но вот что я могу сказать наверное: на собраниях у нас никогда не было ни пьянства, ни буйных бесед, ни азартной карточной игры -- явлений очень обыкновенных в сфере уездного городка, особенно между чиновниками. Причина тому заключалась в характере моего отца, человека примерно трезвого и рассудительного, который как себя, так и других не допустил бы выйти из пределов благоприличного держания и учинить какой-нибудь скандал. Он питал к вину врожденное отвращение; на пьяницу смотрел он как на несчастнейшее, погибшее существо. Нельзя, конечно, вменять ему в заслугу то, что было действием инстинкта: заслуга приобретается борьбой и победой, а он нисколько не принуждал себя отказываться от крепких напитков; можно сказать, наоборот, что крепкие напитки отказывались от его натуры. Единственное удовольствие находил он в двух предметах: в питье хорошего чаю и коммерческих играх того времени -- бостоне и висте. Степенный, умеренный, ровный образ жизни отца приобрел ему общее уважение горожан. Его ценили как человека умного и степенного; к нему прибегали за советами по делам служебным и частным; он был первым лицом после предводителя, который, впрочем, жил в своем поместье, а не в Сапожке
Свободное копирование
