Прибытие в полк

Прибытие в полк

 На снимке: замок Ортенбург в Бауцене (15 век).

 Июнь 1953 года. Срок пребывания дивизии в Германии, в городе Цербсте, в котором мы начали службу офицерами-лётчиками, выпускниками из училища, подошёл к концу, и командование решило вывести её на территорию СССР целиком. Наши «отцы-командиры» отправились на Кавказ, а нас, молодых, перевели в другое соединение. Нам повезло трижды: не хотелось уезжать из райского уголка – ГДР, попали в коллектив, по возрасту ближе к нашему, и оказались в самом красивом месте, в лучшем гарнизоне Группы войск.

 Представляемся командиру дивизии. Он внимательно посмотрел на мою обувь: левая нога в форменном начищенном армейском ботинке, а правая – в домашнем шлёпанце. Даже помню – в голубом с чёрной меховой опушкой. В правой руке палка.

 – Что это?

 – Невезучее приземление при тренировочном парашютном прыжке. Растяжение голеностопного сустава.

 – Понятно.

А дело было так. Полевой аэродром Гросс-Любарс. Очередные парашютные тренировочные прыжки. Не любили лётчики это «развлечение» и под всякими предлогами старались от него увильнуть. А с молодыми лейтенантами церемонились мало. Да мы и не сопротивлялись.

Всё шло, как и нужно: на зелёный ковёр грунтового аэродрома с высоты 1000 м. нас «высыпали» из фюзеляжа транспортного самолёта. Как всегда, после открытия парашютов обменивались в воздухе весёлыми окриками, смехом, возбуждёнными репликами. Этот радостно--озорной гвалт по мере приближения парашютистов к земле затихал, т.к. каждый готовился к приземлению: развернуться спиной к ветру, правильно сложить ноги, принять нужную позу, защитить лицо, чтоб удар о землю не доставил лишних хлопот. Этому мы были обучены, на наземных тренажёрах отработали – умели. Приготовился правильно и я и, как обычно, ждал удара о землю, а затем падения на бок или на грудь – на запасной парашют. Только не мог я в нескошенной траве увидеть ямку, в которую попала нога. Инерция всей массы тела пришлась на другую ногу, она подвернулась, и сильно растянулись сухожилия голеностопного сустава. Встать на ногу не мог. Подлетела санитарная машина, сапог с меня стащили, а там – громадная опухоль цвета побежалости. Ногу туго забинтовали. Меня посадили в санитарку и повезли в столовую на обед. Чтоб успокоить друзей, дать знать, что ничего страшного не произошло, из окна санитарки я размахивал сапогом.

Возле столовой на собранном в ранец парашюте сидел очень маленький и очень худенький лётчик Костя Зеленов. Его парашютирование продолжалось намного дольше обычного и ветер успел снести его прямо к обеду.

Неделю я ходил с костылём, пару недель с палочкой. Голеностоп успокоился, и я после этого казуса ещё прыгал с парашютом, но в новую дивизию прибыл в такой «разнопёстрой» обуви.

Начальство ввело нас в курс событий: наш полк перелетел на аэродром Бауцен для испытаний металлической взлётно-посадочной полосы нового профиля. Нам выделяют автобус, и мы должны поехать к своим.

 Молодые! Холостяки! Что нам менее двухсот км на автобусе? Готовы хоть сейчас! На другой день и поехали. По шикарной, построенной ещё перед войной автостраде Берлин-Дрезден-Прага, возле Дрездена повернули на не менее чудесный автобан Дрезден-Бауцен и – вперёд по северным склонам покрытых строевым лесом Рудных гор. Вот тогда-то я и увидел впервые корабельный, мачтовый лес.

Посаженные по команде «Равняйсь!» сосны, на которых не было ни единого лишнего или торчащего сучка, толстые, ровные. А их высота!.. На макушки посмотришь – фуражка с головы сваливается. На каждой сосне сделана насечка и подвешен керамический горшочек – сбор смолы. Нигде не видно дерева другой породы или кустика. Под ногами ни единой ветки, ни одного старого пня. Убрано! Чистота! Кажется, что подметено. Одним словом, национальная немецкая черта – Ordnung (порядок). Даже лес показал нам кто, такие немцы.

Разглядывая красивые горы и необычно для нас ухоженные леса, мы и не заметили, как въехали в Бауцен. Красивый старинный город в предгорье.

 Город лужичан, славянского меньшинства, сохранившего свой быт, язык и культуру. «Немецкий город со славянскою душой». Выделяется древний центр с обязательными для европейского города торговой площадью, где по определённым дням разворачивается рынок, городской ратушей и собором. Описать необычную красоту города не берусь -- трудно, особенно сохранившиеся (страшная война прошла рядом) средневековые постройки, замок Ортенбург (пятнадцатый век) и мосты через там ещё маленькую, но бурную (горы рядом!) реку Шпрее.

 Ночевал полк в освобождённой для него казарме немецкой школы военных радистов. Именно ночевал, а все дни проводил на аэродроме, где мучительно выполнял поставленную задачу – тысячу взлётов и посадок на «новую железку», металлическую полосу, покрытую плитами необычного профиля. Почему мучительную? Да потому, что свой план, своё совершенствование, свои задачи не выполнялись, а только взлетали и тут же садились. Но для лётчиков главное мучение было в жаре. Стояло необычное для Германии жаркое лето, а летать требовали в рубашке с галстуком, в кожанке, в брюках бриджи и сапогах. Полёт длился 4 – 6 минут, а руление для следующего взлёта 15 – 17 минут. На земле вентиляция кабины не работала. Я уж не говорю, что такую жару и нагрузку плохо переносили колёса шасси – часто лопались. Да, это было заданьице!

Приехали мы на аэродром как раз к перерыву. Все лётчики потные, усталые, злые… Построил командир полк, представил нас. По выражению лиц стало ясно, что им только молодых для полного проклятия и не хватало. Уныло стало на душе.

– Полк, разойдись!

А мы стоим и не знаем куда, сгинуть, чтоб не мозолить глаза чистенькими костюмами, свежестью и, конечно, желанием хоть куда-нибудь, хоть с кем-нибудь, хоть как-нибудь летать (это с нами было постоянно!). Стоим, как неприкаянные… И вдруг из группы лётчиков доносится: «Лейтенант!». Мы оглянулись – явно кого-то из нас.

– Вот ты, ушастый! – общий смех, – Подойди!

По жесту поняли, что подзывают меня. Я пошёл к замотанным пилотягам и вдруг стал угадывать знакомые мне лица. Всмотревшись, вспомнил: это те бывшие курсанты моего училища, которые, сдав экзамены, в ожидании приказа о присвоении офицерского звания и назначения в полк, жили рядом с нами, когда мы начинали учиться в теоретическом батальоне. Вот это встреча! И впрямь, наш огромный авиамир и в то время был тесен. Правда, четыре года назад они для солидности отпустили усы, бороды, бакенбарды – кто во что горазд, но это было баловство, до выпуска. А сейчас они были рады мне, своему, почти не меньше, чем я им (остальные мои коллеги были из другого училища). У меня сразу появилась масса друзей – опытных лётчиков, воспитателей, покровителей – будущих наших командиров. В том числе и Олег Крылов. Его и моя судьбы будут пересекаться за годы нашей службы неоднократно.

Уныло и мучительно полк заканчивал тысячу посадок, а мы, как вновь прибывшие, конечно, сдавали зачёты по знанию материальной части, району полётов, инструкции лётчику по эксплуатации самолёта и пр. Но мы были уже «потёрты» зачётами в Цербсте (т.е. в первой дивизии) и справлялись с ними намного легче, чем полгода назад.

Пришла огорчающая команда: «Налетать ещё тысячу посадок». Совсем народ приуныл. Пропало даже желание зубоскалить и подшучивать над кем и над чем угодно, утих весёлый юмор, хотя его среди авиаторов всегда было в достатке.

Как вдруг (ох и везёт же нам!) – «Срочно возвратиться на базу!»

 Лётчики (настоящие лётчики) – по кабинам самолётов, техники вместе с заглушками, водилами, тормозными колодками и самолётными чехлами – по грузовикам, мы – в автобус и – на запад, в уже ставший родным (хоть его толком и не видели) Гроссенхайн.