Kalbsleber

Kalbsleber[1]

Август 1957 года. Лето звенит. Лётный сезон в разгаре. А что такое лётная страда? Это когда мы долётывались до того, что понедельники путали с воскресеньями, а дни с ночами. Мы летали то днём, то ночью; полёты начинали в разное время, дежурили, подыгрывали – в голове всё путалось. Примчавшись с аэродрома домой, просил жену: «Разбуди, пожалуйста, во столько–то». Как лётчика, хороший налёт меня радовал (истребители всегда рвались в небо), но… В доме была жена, которая к нашей обоюдной радости ожидала появления доченьки – Наташеньки. Мы оба были уверены, что первой у нас будет девочка – «нянька для будущих сыновей». И я, пропадая почти сутками на аэродроме, всё время беспокоился: «Как там моя жёнушка?» Нет, без внимания она не оставалась: рядом были подруги опытные, уже рожавшие, могущие помочь в чисто женском деле, но всё–таки мысли будущего отца всегда крутились вокруг самочувствия жены. И, убегая в очередной раз на аэродром, я всегда думал: как–то она справится с возможной «тревогой на эту тему»?

Однажды в воскресенье жена попросила меня пригласить Тамару Проценко. Сбегал в соседний подъезд, позвал уважаемую и рассудительную женщину, мать двух славных малышей. Они пошептались о чём–то между собой и Тамара мне говорит: «Позови–ка врача». Сбегал за Алексеевичем. Побеседовал он с женой и определил наши дальнейшие действия: «Собирайтесь в дорогу. Поедем в Дрезден. А я пока вызову санитарку».

Гарнизон наш в сорока километрах от Дрездена, а в нём был расположен большой советский воинский госпиталь с родильным отделением. Туда и ездили женщины нашего гарнизона «за детьми». Так неожиданно и мне, будущему отцу, пришлось с трясущимися руками в бестолковой суете вокруг жены мчаться в санитарке за нашей доченькой.

Сорок километров по шикарной автостраде – не расстояние. Правда, ещё и хороший кусочек по городу, но воскресенье, да и тогда об автомобильных пробках мы не знали. В богатом парке нужное нам отделение. Побеседовав с будущей мамой, вышел дежурный врач из кабинета и говорит мне: «Зря вы торопились – рано приехали. Забирайте жену», а я вспомнил свои переживания на аэродроме «Как там жёнушка?» и говорю ему: «Нет уж, лучше пусть она будет у вас. Так мне спокойнее на службе».

– Тогда подождите, вам вынесут одежду.

Чмокнул жену в щёчку, пожелал ей терпеливо дожидаться радостного события, взял узелок с одёжкой и в той же санитарке поехал спокойный домой. Теперь–то она там, где «выдают дочек», и мне будет намного спокойнее, чем гадать «Всё ли в порядке?» Она уже совсем в надёжном месте, тут в любом случае я больше не нужен и ничем не помогу.

Приехал домой, рассортировал её бельишко по ящикам шкафа и завалился спать: утром на службу. Какую задачу завтра нам ещё подкинут?

За кроткое время супружеской жизни успел отвыкнуть от одиночества – просить некого «Разбуди во столько–то». Пришлось для верности «накрутить» будильник. Это уже в старости просыпаюсь в заданное собой время, а молодым… спал, невзирая на задачи и обязанности.

Утром командир «обрадовал нас»: «Сегодня проверим новый вид перехвата воздушной цели». И назвал четырёх лётчиков, которые должны опробовать атаки цели на фоне вечерней зорьки. «Часа вам на подготовку хватит и… отдыхать».

Подготовился, пришёл домой. Что отдыхать целый день? Сейчас август, вечерняя зорька поздно. А не смотаться ли в Дрезден? Жене же там скучно. А мне – час туда, час обратно и с женой проговорим часика полтора. Три с половиной часа. Всего–то. И расписание экспрессов, как для меня спланировано. Успею и поспать немножко. А всего один вылет. Конечно, решено – к жене!

Экспресс, такси и я в родильном отделении госпиталя. Дежурная сестра, как всегда, чем–то занята, ей не до посетителей.

– Пожалуйста, позовите жену.

– Роженица?

– Да какая там роженица. Ей ещё не скоро. Позовите, поговорить нужно.

– Фамилия?..

– Теряева. Хочу с ней посоветоваться…

Полистала она «амбарную книгу» и объявила мне:

– Мальчик, три шестьсот…

– Будьте добры…

Но говорить уже не с кем – сестра исчезла. А что это она сказала «Мальчик, три шестьсот?» Доктор (он же грамотней любой сестры) определил, что ждать ещё две недели, вчера приехали мы рано. А сестра что–то… И спросить не у кого. А ехать домой с «непроверенными данными» не годится: опубликуешь ошибку – в полку засмеют. Вот идёт кто–то в белом халате, у неё и спрошу.

– Скажите, пожалуйста…

– Что вам, товарищ старший лейтенант?

– Поговорить с женой.

– Её фамилия? – и тоже открыла толстую тетрадь:

– Теряева.

– Вам жена подарила сына, товарищ старший лейтенант. Его вес три килограмма шестьсот граммов, рост пятьдесят три сантиметра.

– Сына? А как поговорить с ней?

– Напишите записку, а мы отнесём.

Вот это да! Так просто и уже… Мне не верилось, что я уже папа, что у нас появился сынок, что роды прошли благополучно, все связанные с ними страхи позади и были напрасными. Спасибо жёнушке за бесценный подарок. Какая она у меня молодец!

Черкнул записку, приложил к ней громадный букет, получил ответ и, не чуя под собой ног, помчался в Гроссенхайн, к эскадрилье, к друзьям, с таким радостным сообщением – «Сын!» А мы с женой и имени мужского не приготовили. Наташеньку придётся отложить до следующего раза.

Какой отдых перед полётами? Да, лёг, добросовестно пролежал, но заснуть не смог. В столовой еле дождался прихода пилотов своей эскадрильи.

– А у меня сын!

Посыпались поздравления и пожелания. Конечно, с шутками и юмором.

– А как назовёте? Рекомендую «Болт».

– Нет, лучше «Жиклёр».

– Что ты? Правильнее Лонжерон…

Радостный гвалт пресёк наш «интеллигент» – заместитель командира эскадрильи капитан Карапалкин Игорь Николаевич:

– И в самом деле нет имени? Имя должно быть созвучным с отчеством. Так… отчество нашего новорождённого Игоревич. А сегодня 18 августа – день Авиации. Самым знаменитым лётчиком у нас был Валерий Чкалов. Так что же мы мучаемся и что нам искать? Валерий Игоревич. Звучит? Лучше и не придумать. Валерий!

Так, эскадрильей и был назван сын. При первом же моём посещении госпиталя жена согласие на «Валерия» дала. Итак, Валерий!

И начались мытарства молодого отца. В каждые свободные полдня я мчался в Дрезден. Моя раздвоенность между службой и госпиталем стала настолько очевидной, что командир при очередном планировании полётов освободил меня от них, решив дать молодому папаше время на семейные дела. И я, получив свободу, уверенный в успехе, взял приготовленный чемоданчик с бельём, вооружился шикарным букетом, сел в такси и – молнией в Дрезден с целью «воссоединить семью». По дороге молодой таксист страшно лихачил и на автостраде (особенно при обгоне танковой колонны), и в городе, чем заставил меня задуматься: «А можно ли доверять опасно рискующему лихачу перевоз сверхценного груза – сынка и его мамы?» К тому же, вместо радостной «выдачи мне наследника и любимой жёнушки», доктор выплеснул на счастливого молодого папашу ведро холодной воды:

– Не выпишу. У вашей жены малокровие.

– А что делать?

– Очень поможет свежая телячья печень.

Выскочил на улицу, плюхнулся в такси и – стрелой к мясному магазину. Подхожу к двери в тот момент, когда работница изнутри на стекло вешает объявление:

– Перерыв на обед.

Постучал по стеклу, и на немой вопрос её глаз провёл ребром ладони по горлу и показал ручные часы. Дверь она открыла и вопрошающе смотрела на меня.

- Verzeihen Sie Bitte, ich habe es eilig. Ich hatte gerne etwas frische Kalbsleber.[2]

 – Bitte.[3]

 И с очаровательной улыбкой милая молоденькая немочка завернула юному папаше кусок свежей телячьей печёнки.

Очень обидно, но ни поговорить с женой, ни посмотреть на сыночка в тот раз мне не удалось. Ещё раз мы обменялись записками, и с тем же бесстрашным лихачём, расстроенный, понурившись, не глядя по сторонам, отправился я в ставший холостяцким так надолго дом. Обидно, но… сам же назидал: не торопись выписаться раньше времени, главное – будьте оба здоровы.

Впрочем, «нет худа без добра», говорит русская пословица. Так ведь и есть: окончательно решил, что по–настоящему за семьёй с этим автопиратом не поеду, а приглашу для столь ответственного рейса его отца – человека в возрасте, намного спокойнее и увереннее. Мы знали эту пару таксистов нашего города.

Наконец, доктор по моей просьбе дозвонился до госпиталя, откуда мне передали: «Жену выписывают». Пришёл к таксистам. Меня встретил желанный водитель – старший. Несмотря на середину августа, шея его закутана шерстяным кашне. Оба уха основательно запечатаны ватой. Слышал плохо, говорил неразборчиво. Движения напоминали «замедленное кино»: вялые, неторопливые, походка и речь такие же. Под стать ему был и драндулет «издания»… трудно даже хоть приблизительно угадать какого года. Первое, что подчёркивало его древность – отсутствие перегородок (стоек) между передними и задними дверками. Т.е., если обе дверки одной стороны открыть, то весь бок машины распахивался настежь. Сидения для пассажиров, как в конной карете. Передние фары торчали на внешних, выдвинутых вперёд кронштейнах. Звуковой сигнал, хочется сказать клаксон, такой, которого уже тогда нельзя было найти ни в каком антиквариате. Посмотрел я на «кэб», на его водителя и обрадовался: «Вот с ними я буду спокоен за безопасность семьи», и довольный вошёл через обе распахнутые дверки внутрь.

– Bitte, nach Dresden.[4]

С такой же скоростью, наверное, будущая императрица России ехала впервые в Петербург. Но это меня, смело пилотировавшего реактивные истребители, нисколько не огорчало, а наоборот обнадёживало: «Довезу!»