Братья во Христе - 1

Братья во Христе

За два дня до начала занятий в моём теперь Политехе вывесили учебное расписание на первый семестр. Рядом со знакомыми по школе физикой, химией, иностранным языком и физкультурой стояли высшая математика, начертательная геометрия, теоретическая механика, машиностроительное черчение и учебные мастерские, а один день в неделю закрывала «Военная подготовка»-все студенты ВУЗов страны должны были освоить в стенах института одну их военных специальностей, и выпускной, пятый курс, заканчивался обязательным экзаменом и двухмесячным лагерным «сбором» в одной из кадровых воинских частей. Наш институт был приписан к знаменитой Панфиловской дивизии, и после пятого курса и сдачи экзамена по «военке» с последующим «сбором» в летнем лагере одного из полков дивизии, все выпускники получали офицерское звание «лейтенант» и направлялись «в запас». Трёхлетняя солдатская тропа сразу отодвинулась и тут же была забыта.

В первый мой студенческий день занятий нам объявили, что через неделю все курсы, с первого по третий включительно, выезжают на юг, в Ошскую область, на хлопковые поля восточной части Ферганской долины, которые принесли в этом году невиданный урожай. Я с интересом рассматривал своих сокурсников. По нашей специальности была сформирована всего одна учебная группа А-1-57 из 25-ти человек, все мужского пола, среди которых было шесть «медалистов» этого года, и все они были практически почти моего возраста. Ни одного выпускника этого года среди нас не было, если не считать «медалистов». Остальную часть составляли демобилизованные воины и «производственники» с необходимыми 24-мя месяцами трудового стажа. К последним принадлежал и я, хотя почти все они, за исключением трёх, включая меня, юнцов, были значительно старше нас, лет по 30, а то и больше. Если отбросить нынешних «медалистов», четырёх «воинов» и трёх «производственников»-юнцов, то великовозрастных «производственников» оказывалось 12 человек.

Национальный состав поражал своей пестротой: киргизов-12, русских-5, татар-2, украинцев-2, евреев-1, узбеков-1, немцев-1, казахов-1. Из двенадцати киргизов только один был «медалист», а остальные, как оказалось, были учителями математики и физики сельских школ, обладателями физматовских дипломов областных пединститутов Пржевальска, Таласа, Оша и Нарына. Среди них нашлись даже один бывший директор такой школы и один завуч. Знакомиться нам пришлось уже в поезде, настоящем, не «пятьсот-весёлом», который давно уже «приказал долго жить». Двухсуточная поездка «на хлопок» по железной дороге вокруг отрогов тяньшанских гор и вдоль Памиро-Алая, как нельзя лучше, помогла узнать, кто есть кто. Самой значительной личностью оказался наш староста, худощавый подтянутый украинец, ветеран Великой Отечественной войны, начавший эту войну летом 1943 года девятнадцатилетним лейтенантом на Курской дуге и закончивший её в Берлине в чине капитана. Староста группы не выбирался «тайным» голосованием студентов, а назначался деканом в специальном приказе по факультету.

Мы быстро сдружились, хотя киргизская часть, не избегая дружелюбного общения, всё-таки как-то держалась особняком. Единственный узбек Саид прекрасно говорил по-русски, пересыпая свою речь русскими пословицами и поговорками. Он был лет на пять старше меня, и не знаю как, но я почувствовал в нем родственную душу, и не ошибся-его отец Керимбай работал «конюхом» в нашем оперном театре, ухаживая за двумя лошадьми, которые выезжали на оперную сцену в финальном акте оперы «Князь Игорь», а также были непременными участниками национальной оперы «Ай Чурек», так, что детство своё мой новый друг провёл за кулисами этого театра. Иногда внезапно, без всякого повода, он запевал: «Сердце красавиц, склонно к измене», или, стоя у вагонного окна и патетически отбросив в сторону руку, выдавал: «Ни сна, ни отдыха измученной душе», а в заключительном княжеском пассаже «О, дайте, дайте мне свободу» «свободу» заменял «поллитрой». Наши киргизские коллеги сразу замолкали, внимательно переглядывались и, обращаясь к знатоку оперной классики, уважительно называли его «байке».

Мои небольшие знания узбекского языка ничуть его не удивили, а с моим бывшим школьным комсомольским вожаком «Бараном» он играл в одной баскетбольной команде сборной нашего города. С «Бараном», кстати, я уже общался в нашем институте-он был на четвёртом курсе горно-геологического факультета. «Молодняк» нашей группы насчитывал девять человек, включая меня, и из них шестеро, как я уже говорил, были «медалистами». Самым молодым был худенький, едва переваливший свои семнадцать лет, «золотой медалист» из Джамбула-длиннорукий и длинноногий, узкоплечий и с коротко стриженой головой, которая слегка вздрагивала, если кто-то обращался к нему с вопросом. К нему сразу приклеилась весьма точная кликуха «Балапан», что в переводе на русский могло означать «Детёныш». Двое «серебряных медалистов» из далёкого казахского посёлка-коренастый подвижный «очкастый» немец и его русский «земляк», медлительный, тоже в очках в тяжёлой оправе, полноватый и с неизменной папиросой в зубах, - держались вместе. Среди «эшелонных» третьекурсников я увидел несколько когда-то таких соблазнительных десятиклассниц из нашей СШ №3, и Валюшу среди них, но теперь они мне такими уже не казались. Знакомых лиц почти не было, но я всё-таки встретил одну свою бывшую одноклассницу-осетинку, которая в школе всегда казалась мне замкнутой, прямолинейной, бесцеремонной и какой-то «мужиковатой». Она ещё в прошлом году стала студенткой строительного факультета, и наше общение с ней при редких встречах на остановках эшелона ограничивалось «Привет-привет, как дела?».