8
Прошло около двух недель после моего разговора с Плещеевым - он не показывался. В конце второй недели ко мне явилась его жена. Я очень обрадовалась ей.
- Что это вы нас совсем забросили, ma belle? - спросила она, целуя меня. - Мы по вас соскучились и, наконец, решили с мужем, что нужно вас проведать. Я не хотела оставлять детей одних надолго на даче, - мы ведь переехали, - посылала мужа, но он отговорился каким-то спешным делом; обещал присмотреть за детьми и буквально погнал меня к вам.
- Что же, перестал сердиться?
- На что ему было сердиться? - спросила она удивленно.
- Да я ему тут разных неприятностей наговорила и назиданий. Ну вы-то не сердитесь на меня за это?
- Разве на вас можно сердиться? Меня удивляет, что муж мог на вас рассердиться. Я его еще пройму за это. То-то я недоумевала, что он все сидит дома в последнее время и не бегает больше к вам, тогда как перед тем дня не проходило, чтобы он не заглянул к вам под каким-либо предлогом. Вчера он вдруг пристал ко мне: поезжай я за вами и привози гостить! Поедемте со мной, дорогая, возьмите белья и что нужно недели на две, на три!
- Господь с вами: уж не переехать ли жить к вам? Нет, нет, надолго я не могу ехать, у меня обязанности, Служба...
Поторговавшись, мы сошлись на трех днях, пока брат не вернется с объезда пути. Я наскоро собрала в мешок необходимые вещи, и мы поехали.
Плещеев встретил нас на крыльце радостный, сияющий и поспешно бросился нас высаживать.
- Ну вот, спасибо так спасибо вам обеим, - вам за то, что приехали, а тебе за то, что привезла, - поцеловал он у жены руку, не отдавая себе отчета в том, как может принять такие восторги жена. О его ссоре со мной никто не упоминал как бы по общему уговору.
После обеда, в то время как мы втроем сидели за кофеем в гостиной, жену Плещеева зачем-то вызвали в детскую. Не успела она скрыться за дверью, как Плещеев, точно школьник без учителя, круто оборвал начатый разговор и, состроив умильную физиономию, торопливо спросил меня:
- Что же вы не ехали?
- Боялась подвергаться новым невежливостям с вашей стороны, - нашла я удобным свалить всю вину на его невежливость.
- Бог мой! - всплеснул он вдруг руками, - когда же я был с вами невежлив?
- В последний раз, как заходили ко мне: обозлились и еле кивнули головой.
- Но вы мне наговорили таких вещей, что, право, и мертвый бы обиделся!
- Если бы вы были менее самолюбивы и эгоистичны, то увидели бы, что кроме доброго желания вам и вашей жене, у меня ничего не было.
- Ну, да хорошо, простите, простите, не сердитесь!
- Да я не сержусь, если приехала.
- Ну, дайте ручку поцеловать в знак примирения! Я было протянула руку, но он припал к ней с таким жаром и так страстно стал ее целовать, что у меня на этот раз невольно шевельнулось подозрение, что тут что-то не так, что, пожалуй, Коптева и права, - и потому я вырвала свою руку. В эту минуту как раз входила его жена и как-то странно взглянула на нас обоих. Плещеев несколько смутился, точно пойманный в чем-то, и этим еще более усилил мои подозрения. Открытие это неприятно поразило меня. Приняв самое ледяное выражение лица, я обратилась к его жене и сказала:
- Не оставляйте нас более одних, а то мы без вас поссоримся!
- А мне так показалось совершенно обратное, - сказала она с иронией.
- Ты вошла в то время, как мы мирились, - нашелся Плещеев.
- Да, но, во всяком случае, я вижу, что продолжительный мир у меня с вашим мужем немыслим.
- Неужели вы говорите это серьезно? - спросил Плещеев, заглядывая мне в глаза.
- Совершенно серьезно, - ответила я. Плещеева передернуло от моего тона, и он надулся; жене же его, видимо, стало жаль, что нарушилось общее веселое настроение, и захотелось вернуть его.
- Ну, полноте, милая Екатерина Ивановна, - положила она свою руку на мое плечо, - не сердитесь на него - у него намерения самые добрые, относительно вас в особенности!.. Не правда ли? - с усмешкой обернулась она к мужу.
- Чистая, чистая правда! устами младенца глаголет истина, еще Христос сказал, - Плещеев поцеловал у жены руку.
К вечеру подъехало несколько гостей из Москвы, в том числе известный актер Малого театра Пров Садовский и бывший проездом в Москве Салтыков.
Тотчас же полилось шампанское. На балконе просидели до глубокой ночи. Большинство гостей уехало обратно в Москву. Кроме меня остался ночевать молодой родственник Плещеева Балахонцев.
Придя в спальню, мы с женой Плещеева улеглись в постели, но проболтали как есть всю ночь напролет. Темнота ночи как-то особенно поощряла к откровенности, и жена Плещеева не только расспрашивала меня о моем житье, замужестве и приключениях, но и сама рассказала свою незатейливую жизнь во всех подробностях, в которых проглядывало много горечи и разочарования.
Только что зашевелились в доме и застучала посудой прислуга, я предложила Эликониде поскорее одеваться и идти собирать грибы в дальний лес, пока не жарко. Как ни торопились мы, но за возней с детьми Эликонида не могла выбраться ранее восьми часов, а тут встал Плещеев с молодым родственником. Они взбунтовались против ухода дам одних и потребовали, чтобы их тоже приняли в компанию, но предварительно упросили дать им напиться чаю. Мы выбрались из дому только к девяти часам. К счастью, солнце еще не очень пекло, и через полтора часа мы очутились в лесу. Тут мы рассыпались в разные стороны, но Плещеев то и дело оказывался около меня и все приставал с разными шуточками.
Находившись до страшной усталости по лесу, все собрались у опушки с весьма небольшим количеством грибов, и то преимущественно сыроежек, а Плещеев даже с какими-то странными грибами, вроде мухоморов и дождевиков, видимо положенных в корзину для формы. Между тем становилось невыносимо жарко. Все до того устали, что нечего было думать о возвращении домой пешком. Сначала смеялись над таким критическим положением, но по мере того как подвигалось время, все стали чувствовать голод и принялись уже серьезно обдумывать возможный исход из столь неприятного положения.
После долгих рассуждений Балахонцев вызвался дойти до ближайшей деревни, верстах в двух от места нашей стоянки, и приискать там телегу.
Прошел с лишком час, прежде чем к нам подкатил Балахонцев в телеге с мужиком. Его встретили, как избавителя в пустыне. Балахонцев сел рядом с мужиком впереди, я с Эликонидой на главном сиденье, а Плещеев сел к нам спиной, сзади, спустив ноги за борт телеги. Ехали, болтали, смеялись. Вдруг я почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Предполагая сначала, что я за что-нибудь зацепилась, я встряхнула головой; но не прошло минуты, как повторилось то же прикосновение, и только по близости дыхания Плещеева я скорее угадала, чем почувствовала, что он целует мои волосы. Это открытие бросило меня в краску негодования.
- Фу, какая это все гадость и низость! - закрыла я себе с отвращением лицо.
- Что это с вами? - с какой-то необычайной жесткостью в голосе спросила Эликонида.
- Жарко очень, - ответила я, не глядя на нее.
Через несколько времени, воспользовавшись толчком телеги, Плещеев, как бы желая половчее сесть, ближе придвинулся ко мне и сызнова поцеловал меня в волосы. Я окончательно растерялась и ничего лучшего не придумала, как нагнуться вперед, опершись локтями в колени, опустив голову на руки так, чтобы Плещеев без явного скандала не мог дотронуться до моих волос.
Полная негодования и стыда, не зная, видела ли все это Эликонида, я, не шевелясь, доехала в этой позе до дачи, сознавая только одно, что я должна тотчас же уехать и никогда больше не показываться к Плещееву.
Плещеев между тем не раз пробовал завязать веселый разговор, который не находил никакой поддержки ни у меня, ни у его жены. Едва подъехали мы к даче, как Эликонида соскочила с телеги и поспешила в детскую, а я, не вылезая, стала договариваться с мужиком, чтобы тот довез меня до города или до первого извозчика.
- Да что вы, что вы, Екатерина Ивановна, с чего вы взяли, что мы с женой вас отпустим! - воскликнул с изумлением Плещеев, приготовившийся высаживать меня.
- Да вы это шутите, в самом деле! - вмешался Ба-лахонцев, знавший, что я приехала на несколько дней.
- Нисколько не шучу: мне очень в город нужно, - ответила я почти со злостью, не глядя даже на Плещеева. - Вы, кажется, тоже собирались сегодня в город, - хотите, подвезу? - обратилась я к Балахонцеву. - Спросите, пожалуйста, только у горничной мой мешок с туалетными принадлежностями.
- Ни-ни-ни! Никак не позволю горничной ничего ни собирать, ни подавать, - вмешался с отчаянием Плещеев. - Да где это жена?.. Эликонида, где ты? - побежал он разыскивать жену.
Воспользовавшись его уходом, я попросила Балахонцева привезти мне в город мой мешок и велела мужику скорее ехать.
Свободное копирование
