Как-то раз мы с Олегом Брежневым приехали в деревню зимой. Глядя на нас, он решил ставить избу в деревне. Приехал, чтобы купить лес. Остановились у нас в избе, растопили печь. Неожиданно прибежала Тоня, сообщила, что корова телится, и просила помочь. Мы с Олегом были не очень большими специалистами в этой области, но оказалось, что понадобилась не наша сноровка, а мужская сила. Олег при моей помощи и под руководством Виктора Васильевича, мужа Тони, вытащил телёнка из коровы за его тонкие ноги.
Сели за стол, выпили по такому случаю. Самогон был "свой". Со двора прибежала Наташка и сообщила, что корову стошнило. Тоня вышла во двор и, вернувшись, сказала, что корову действительно стошнило, да только не с той стороны - вышло родовое "место".
Лавки или магазина в деревне не было. За сахаром, спичками, макаронами все ходили на железнодорожную станцию. Хлеб в деревню привозила совхозная крытая машина. Дешёвого чёрного хлеба брали много, мешками. Кормили скотину. Комбикорм достать было трудно, да и не намного дороже обходилась покупка хлеба. Почти вся деревня собиралась у дороги, ожидая приезда машины. Это был как бы деревенский клуб, там обсуждались все последние новости. Мне казалось, что в ожидании хлеба деревня проводила полдня. Зимой машина не могла подъехать к деревне, и люди встречали машину далеко за околицей.
Жизнь в деревне зимой требует отдельного описания. Правда, зимой я в деревне не жил, побывал всего несколько дней наездом. Поэтому мои впечатления весьма отрывочны и субъективны. Несколько раз мы приезжали в деревню зимой. Однажды - большой компанией, праздновать новый год. Несколько раз приезжали по хозяйственным делам: заказывали бревна и доски на лесопилке в Воскресенском для Олега Брежнева, потом приезжали за мясом: сосед, муж Тони, забил бычка.
Существование в деревне местного населения зимой мне показалось, мягко говоря, очень своеобразным. Люди жили, как в глухой осаде.
Поезд подходил к станции два раза в сутки, мы подъезжали около четырех часов дня. Начинало смеркаться. Пока разгружались и разбирались с рюкзаками, совсем стемнело. Мы брели в кромешной тьме через поле по колено в снегу. Дороги не было видно, следы замело. В городских ботинках было не очень удобно. Иногда проваливались по пояс. Шли долго, промокли, устали. Деревня, казалось, вымерла, только огоньки в окнах да лай собак свидетельствовали о наличии жизни.
Каждое утро в деревне начинается с уборки снега. Расчищаются крыльцо, двери во дворе и сарае. Прокладываются или обновляются дорожки к колодцу, туалету, сараю. Пройти к дальнему соседу - уже проблема, даже в валенках. Нужны лыжи. Узкие тропинки к утру снова засыпались снегом или задувались вьюгой. Когда после небольшой оттепели наступал мороз, то на поверхности снега образовывался твердый наст, и передвигаться становилось легче: кромка наста не позволяла проваливаться и увязать в сугробах. За хлебом и бакалейными товарами население ходило за два километра на железнодорожную станцию. Тоня ходила два раза в неделю, по бугристым следам, протоптанным сельчанами, прошедшими на станцию раньше её.
Когда в Москве идет продолжительный снегопад, и службы не успевают убирать снег, то в городе наступает хаос. Люди буксуют в снежной каше, штурмуя каждый метр пути. На автомобильных дорогах возникают даже не пробки, для "этого явления" даже трудно подыскать название. Энергии на преодоление расстояния затрачивается огромное количество. Я подумал, как же люди существуют в деревнях, где снег никто не чистит, а передвигаться по улице, естественно, необходимо. Несчастные люди! Я поделился своими мыслями с Тоней. Тоня пожала плечами: "Ничего особенного! Пройдусь с утречка за хлебом по морозцу туда и обратно. Глядишь, и полдня пролетело. Прогулялась по снежку и дело сделала. Это у вас в Москве суматошная жизнь. Все торопитесь, неизвестно куда! Снег - не снег, всё бежите. Вот вам снег и мешает. А нам от него одно удовольствие. Посмотри, какой он белый, как сахар. А как блестит на солнышке!".
Действительно, в деревне совсем другой ритм жизни. Я представил себе, как с мороза вхожу в полутёмные сени, стряхиваю с валенок снег веником, стоящим в сенях. Открываю дверь в избу. Из избы пахнуло теплом. В глубине русской печки играет весёлый огонь. С краю стоит чугунок и источает божественный запах тушёной картошки с мясом. В окна бьет ослепительный солнечный свет, усиленный отражением от белого снега. Уютно, тепло, по телу разливается сладкое томление.
На лыжах в лесу без лыжни двигаться тяжело. Ветра нет. Вокруг -зелёные многометровые, высоченные ели в пушистых снежных шапках. Есть что-то величественное, древнее в этой первозданной красоте, что-то от русской рождественской сказки!..
Летом в те времена было ещё людно, весело. Приезжая детвора бегала по деревне, купались в пруду, собирали грибы-ягоды, забирались на колокольню. Наши соседи стали нам, как родственники. Я вспоминал русскую поговорку: близкий сосед лучше дальнего родственника.
Вспоминая это время, я думаю, как быстро пробежали годы. Прошло всего каких-то 15-16 лет. Наташка закончила в Савино среднюю школу, потом - училище. Работает в Шуе продавцом игрушек. Юлька, внучка Пугиных, из той части деревни, которая расположена у самого леса, поступила в институт, приходит к Зое за консультациями по высшей математике.
Не так давно умерла Тоня. Распарившись после бани, она вышла посидеть на лавочке. Её продуло на ветру, простуда перешла в воспаление лёгких. Через несколько лет её муж, Виктор Васильевич, перенёс операцию по поводу простатита. Ему вставили трубку. Обычно её потом убирают оперативным путём. Но ему за восемьдесят лет, больное сердце, операции может не выдержать. Так и ходит с трубочкой. Работать на участке теперь он не может. Его дочь Татьяна бросила свою работу в Савино на швейной фабрике и всё лето сидела с больным отцом, занимаясь участком. Отец с тоскою во взгляде смотрел на неё: всё она делала не так, как надо. На зиму она возьмёт Виктора Васильевича с собой в Савино. Избу наших соседей заколотят. И настанет раздолье для местных воров-пьяниц! Останется без надзора и наша, пустующая зимой изба.
В августе 2004 года неожиданно от инсульта умер Зинич. Участок Зинича расположен на въезде в деревню. Я подошёл к его дому. Прошло буквально несколько недель, с тех пор, как он копошился в земле на своём участке. В течение всего лета он раз в две недели приезжал из Москвы к себе в деревню... Высоко выросли и поднимают свои макушки ёлки, которые мы с ним выкопали в лесу и посадили у его забора 15 лет назад. Над крышей избы сияло голубое, яркое, безразличное небо.
Я опять ощутил прикосновение чего-то священного, грандиозного, вечного. Смерть - это вечность, в которую погружается человек. Жизнь - всего лишь мгновение. В общем, эта мысль весьма банальна, но я все равно её повторю, так как я сам действительно это остро чувствую... Человек пришёл из вечности в наш мир. Это тоже таинство: появился такой маленький розовый комочек жизни! Кем ему суждено стать, гением или убийцей? Учёным или бомжем? Есть только надежда, родителей и общества, есть радость пополнения человеческого рода. А смерть - это завершение жизни, финал! Так размышлял я, находясь в толпе присутствующих на отпевании Зинича.
Священник что-то бубнил на малопонятном языке, размахивая кадилом, из которого шёл ароматный дым. Слава Зинич был активно неверующим, к тому же, по национальности отца, хорват. Значит, по традиции, католик. Правда, его жена, кажется, сербка (сербы православные). Но она на протяжении всей службы ни разу не перекрестилась. Кто заказал православную службу? Все смешалось в доме Облонских!
Свободное копирование
