Работа по самолёту Су-27 совместно с фирмой Сухого в плане организации существенно отличалось от тех методов, по каким строилась работа с КБ Микояна. Главным Конструктором ОЭПРНК на самолёте МИГ-29 был начальник отдела ленинградской фирмы ЛНПОЭА Юрий Сабо. Во время испытаний самолёта на полигоне всегда находились представители ленинградцев. Они решали все вопросы по аппаратуре и организации работ с микояновцами. При неудачном полёте у них всегда возникало "естественное" желание свалить неудачу на ошибки в математике или идеологии, т. е. на НИИАС. Но все наши внутренние "разборки" кончались мирно: смотрели СОКи, вместе разбирались в проблемах, звонили в Москву в трудных случаях, консультировались у алгоритмистов и программистов. На КБ Микояна выходили единым фронтом.
Совсем другая ситуация сложилась при работе с "Сухарями", так звали представителей фирмы Сухого. Собственно, дело было даже не в "Сухарях". За всю систему управления вооружением (СУВ) на самолёте СУ-27, т.е. и за РЛПК, и за ОЭПРНК, отвечал НИИП в лице Главного конструктора В.К. Гришина. Но радисты из НИИПа вели себя не как представители Главного конструктора, а как наши конкуренты. Любую неудачу в полёте на оценку ОЭПРНК, даже не пытаясь разобраться, они заранее сваливали на математику НИИАСа, "научно" обосновывали свои претензии и жаловались "Сухарям", хотя, зачастую, имел место отказ "НИИПовской" аппаратуры. Пока шла "свалка", они искали отказы в своём "железе". В таких условиях было сложно работать. Так до конца испытаний Гришин и не осознал себя ответственным исполнителем, Главным конструктором всего СУВа.
Однако, не смотря на рабочие трудности, испытания шли полным ходом. Выпускались редакции математического обеспечения БЦВМ Ц-100: БЗПП-3, БЗПП-4 и т. д.
Как-то раз на полигон из НИИАСа прибыла большая группа сотрудников. Там были программисты, которые привезли очередную редакцию математики, радисты и ракетчики. В воскресенье компания решила выехать на природу, на Ветчинкин остров: по-рыбачить, поиграть в волейбол на белом речном песке. (О пляжном волейболе у нас тогда ещё никто не слышал). С утра народ спустился к берегу Мырни, все погрузились на катер и поплыли к Петропавловке. Утро было раннее, до открытия магазина оставалось полчаса. Через 10 минут Тарханов потерял терпение, не выдержал и проник в магазин, стал упрашивать уже пришедшую продавщицу отпустить товар. Аргумент у него был неотразимый: "С нами дама!" Продавщица сдалась. Компания выстроилась в очередь к прилавку - Тарханов, Сельянов, Бобков, Бережнов, Борщевский и последней - стояла Зоя. Мужчины взяли по две бутылки. Когда к прилавку подошла "дама", то попросила продать ей пять бутылок. Видавшая виды продавщица недоверчиво-удивлённым взглядом окинула "даму".
Компания, оживлённо беседуя, расположилась на берегу. Босые ноги ласкает тёплый песок, рядом сверкает водная гладь реки. На плоском дне перевёрнутой лодки стоят бутылки, закуска и стаканы, предусмотрительно припасённые заранее. Ехать на остров уже никому не хотелось. Зачем ехать, когда и здесь хорошо!
Лёва Бережнов, как обычно, напился. Боря Сельянов строго выговаривал ему, напоминая, что в таком виде его в метро не пустят. Лёва заплетающимся языком искренне огорчался и просил отвезти его домой на такси. "Я заплачу!" - кричал он. Спьяну, он запамятовал, что находится не в Москве, и ближайшее метро существует только в Волгограде.
На следующий день Лёва с больной головой неуверенным шагом брёл по площадке перед старым "Микояновским" ангаром по направлению к нашей технической позиции. Он плохо видел даже в очках. Перед ангаром стояли несколько самолётов. Лёва со всего размаха врезался лбом в плоскость одного из них. Я подошёл к Лёве. Он ползал по бетонке в поисках очков и громко и зло жаловался: "Понаставили, паразиты, понимаешь, самолётов, пройти негде!" "Лёва, ты, кажется, чуть не споткнулся?" - весело посочувствовал ему, шедший вслед за нами Татаринов. "Балбес!" - огрызнулся Бережнов, нащупав, наконец, свои очки с треснувшим стеклом.
Свободное копирование
