11. "ПРОЖЕКТОР" СВЕТИТ В ЧИСТО ПОЛЕ!
Летные испытания системы "Прожектор" продвигались тяжело. Точность попадания ракеты в цель не превышала точности неуправляемого ракетного оружия. Причины больших промахов - тайна за семью печатями: то ли "пятно" не лежало на цели: подсветка цели лучом лазера была не точной, то ли головка не "видела" "пятно". А может быть, ракета не отрабатывает сигналы с "головки"? Положение "пятна" мы определяли, но весьма приблизительно. С помощью кино-фотопулемёта СШ-45 регистрировалась ошибка прицеливания лётчика, т.е. положение оси самолёта относительно линии визирования цели. С помощью СШ-45 фиксировалось отклонение прицельного перекрестия от центра цели. Оптический квантовый генератор (ОКГ) с лазерным излучателем крепился на свободном гироскопе, который должен был сглаживать колебания самолёта, передающиеся на лазер и затрудняющие процесс целеуказания. Блок назывался оптико-гироскопическим блоком (ОГБ). Вся конструкция помещалась в подвесном контейнере.
Мы строили кривую отклонения оси самолёта от направления на цель (по СШ-45), к ней пристраивали кривую отклонения оси лазера от оси самолета, таким сложным способом, якобы, получали отклонение центра лазерного "пятна" от цели.
Поскольку мне часто приходилось заниматься этими расчетами, то все время приходилось отвечать на вопросы о точности расчетов вычисления "пятна". Я с широкой улыбкой очень откровенного человека каждому усомнившемуся демонстрировал процедуру расчёта. На полуметровый экран проектировал плёнку СШ-45 с кадрами прицеливания. Линейкой замерял расстояние от центра цели до центра перекрестия. Обычно долго обсуждали, какова могла быть ошибка в определении этой величины: цель плохо видна и является протяженной. Риски на линейке неточные, да и центр перекрестия - не математическая точка. Подсчитав все ошибки и, отнеся их к размеру экрана, все убеждались, что ошибка не превышает одной-двух угловых минут. Полученные графики назывались "ФРА" (фоторегистрирующая аппаратура). Отклонение ОГБ от оси самолёта записывалось на шлейфовом осциллографе К-12-22 на широкой бумажной ленте, максимальный размах отклонения ОГБ - 40 угловых минут. Разлиновав ленту на 10 линий, я показывал всем, что ошибиться на большую величину просто невозможно, Итак, ошибка - ещё 2-3минуты. Общая ошибка - не более четырёх минут, т. е., не более одного метра на километр дальности. Эта информация у нас называлась "КЗА" (информация с контрольно-записывающей аппаратуры).
И все верили нашим неотразимым доводам, кроме Михайлова, одного из авторов этой методики, Сопина, технического руководителя работ от КБ Сухого, и меня. Была в расчётах ещё одна специфика - неточность привязки этих кривых по времени. Это делалось интуитивно. Вообще-то, отметки времени имелись, но ими пользоваться не следовало! Ошибка в привязке приводила к появлению высокочастотной составляющей в суммарной кривой положения "пятна". Я "двигал" кривые друг относительно друга до тех пор, пока высокая частота пропадала. Вроде бы всё верно, а все равно что-то сосало под ложечкой, ведь на эти результаты ориентировались КБ!
Михайлов был назначен руководителем комплексной бригады анализа по "Прожектору". Представители "Геофизики", КБ Сухого и ракетчики с удовольствием отдали ему "пальму первенства": кому хотелось раз в месяц, а то и чаще, докладывать Главнокомандующему ВВС о "новых успехах" в испытании. Михайлов - не боялся, кроме того, НИИАС являлся нейтральной организацией, арбитром. Я помню, как маститый начальник управления вооружения института имени Чкалова, Паньшинский, сидя за столом, обхватив голову, тяжело вздыхал: "Что я завтра скажу Главкому?"
На Совете Главных Конструкторов обычно докладывал Михайлов. Он развешивал плакаты. На плакатах был красочно нарисован пикирующий самолёт, траектория ракеты и место падения относительно цели и злосчастного "пятна". На другом плакате были нанесены точки падения ракет во всех прошлых пусках, на фоне окружности, обозначавшей допустимый промах, а также таблица условий каждого пуска: высоты, дальности, тангажи. Картина оказывалась удручающей. Михайлов докладывал о результатах очередной работы и возможных причинах неудачи.
Иногда на пару недель Михайлов уезжал в Москву, оставляя меня "следить за порядком". Тут у меня сразу возникали трудности
Пуски проводились на полигоне Грошево, не так далеко от взлётной полосы. В хорошую погоду можно было наблюдать заход самолета на цель. Правда, пуск ракеты различить было невозможно. Проводив самолёт в воздух, вся небольшая группа заинтересованных лиц минут сорок ожидала посадки самолёта, толпясь около взлётной полосы. Всех интересовал доклад лётчика. Обычно "Геофизику" представлял технический руководитель Саша Казамаров. Рядом с ним стояли Гена Гудкин, Лев Гришин. Если пуски проходили до 11 часов, то Саша отсутствовал, он был большой любитель поспать. Разбудить рано его не мог даже Хорол, не исключая тех случаев, когда утреннее совещание вёл сам Главком.
Казамаров был вальяжен, обладал барственными замашками, не признавал ограничений жизни, считал, что сама жизнь должна была под него подстраиваться. Наверное, именно эти качества его подвели, когда, несмотря на большую общую эрудицию, опыт работы на полигоне, техническую грамотность и природный ум, ему, ставшему после смерти Хорола Главным Конструктором, не удалось сохранить КБ, так много сделавшего для советской авиации. Впрочем, в "трудно объяснимые времена всеобщей конверсии и последующей приватизации" и более мощные КБ рухнули.
Стайку ракетчиков возглавлял мрачный Кореньков, Главный конструктор. Его сопровождали: технический руководитель от ракетчиков - Валя Черепнин и начальник сектора Ярмолович, низенький, толстенький, светловолосый, очень живой, подвижный человек. За эту живость и вездесущность его прозвали "блуждающим сперматозоидом".
Свободное копирование
