Испытания ракетного комплекса "Оса" шли пока неудачно. Испытания только начались, были проведены всего пять пусков. После старта ракету "вышвыривало" из "луча". С этой проблемой разобрались очень быстро: оказалось, что в контуре перепутаны знаки, вместо отрицательной обратной связи, "образовалась" положительная. Исправили. Ракета, наконец, "полетела". Но неустойчиво.
Разборы полетов происходили в здании штаба, в большой пустой комнате, похожей на школьный класс. Стены окрашены до половины высоты оливковой масляной краской, выше - выбелены известью. В центре комнаты стояли несколько составленных вместе столов. На них раскладывались осциллограммы с записями параметров работы РЛС, и плёнки с записями телеметрической информации о работе бортовых систем ракеты. Вокруг столов, склонившись, стояли и сидели инженеры. Они что-то измеряли на графиках, рисовали на них огрызками карандашей отметки, цифры, черточки. Записывали цифры и соображения в блокноты, на клочках бумаги. Решения принимали тут же, сидя на подоконнике.
Приехали представители КБ Генерального Конструктора Грушина. Представители этой фирмы на месте испытаний, конечно, присутствовали, они занимались организацией испытаний, обслуживанием техники и обработкой информации, но теперь приехали теоретики: начальник отдела Иофинов и его заместитель Гришук.
Они разложили пленки прямо на полу (места на столах уже не хватало), ползали по полу вокруг осциллограмм. Иофинов снимал пиджак, зачем только он одевал его в такую жару? Оставался в ковбойке, засучивал рукава. У него была густая чёрная шевелюра, роговые очки. Кажется, к тому времени он был уже доктор наук. Тут же на полу возникали технические совещания с участием инженеров НИИ-20. После анализа результатов пуска отдельно каждой фирмой, представители промышленности собирались вместе и вырабатывали общую точку зрения на результаты работы: возможные причины отказа, предполагаемые доработки. Затем происходило совещание с представителями заказчика - военной частью бригады. Совещание проводилось в другой комнате, еще более напоминавшую классную комнату или студенческую аудиторию, так как она была заставлена длинными столами и деревянными стульями, на которых во время совещаний сидели члены испытательной бригады.
Вёл совещание ведущий инженер по испытаниям от военных. Заслушивались доклады представителей фирм, участвующих в испытаниях, где формулировались их мнения на результаты работы. Зачастую, представителям промышленности на предварительных обсуждениях не удавалось придти к общему мнению, тогда разгорались баталии в присутствии и с участием военных. НИИ-20 представлял начальник отдела Осипов. Светловолосый, с белой, нежной кожей лица и розовым румянцем на щеках, он казался мне похожим на Александра Первого, и своим внешним видом резко контрастировал с выжженными на южном солнце "ракетными волками" с фирмы Грушина, да и своими радистами. На совещаниях иногда разгорались жестокие сражения между радистами и ракетчиками, каждая фирма пыталась свалить причины неудачи на смежников, ссылаясь на графики, и другие объективные данные обработки информации и анализа. Однако данных регистрации для однозначного ответа обычно не хватало. Тогда оппоненты строили самые экзотические гипотезы. В этих случаях основным аргументом являлась "громкая глотка". Тарханов помалкивал. Он часто из почтового отделения "Эмба-5" звонил Баткову и эзоповским языком пытался что-то ему объяснить. Батков, как правило, ничего понять не мог. Тарханов набрал информацию и решил ехать в Москву, оставив меня одного.
Вскоре я понял, что радисты, вопреки "местническим" интересам своей фирмы, не всегда выступают единым фронтом. В НИИ-20 был отдел, который занимался разработкой "ответчика". Этот прибор устанавливался на ракете и в течение всего полёта посылал ответные сигналы о положении ракеты на "землю". Только с учётом этих сигналов могли вырабатываться команды управления на ракету. Однако прибор был установлен на борту ракеты неудачно, слишком близко к двигателю ракеты, и при работе двигателя, поток раскалённых газов экранировал сигналы с "ответчика". Разработчики "ответчика" на всех совещаниях ругали "своих" радистов, которые не могли принять "хорошие сигналы с ответчика". На обсуждениях стоял "дым коромыслом". В конце концов, разобрались, установили "ответчик " на ракете в другом месте и дефект был устранён. Но это произошло спустя три-четыре месяца, а пока все ползали по полу и смотрели ленточки с записями неустойчивых сигналов "ответчика" и управления ракетой.
Большие пустые комнаты с голыми стенами, старые потертые стулья с железными ножками, ученические доски на стене, сетки на окнах, чтобы не улетели секретные документы в открытые окна - вот условия, в которых создавалась советская ракетная техника, заставившая трепетать весь мир! Экономия на быте инженеров была просто грошовая по сравнению со стоимостью продукции, которую они производили. Дело не в экономии. Я даже не знаю в чем это дело? Ведь не может быть такого, чтобы руководство таким способом выражало своё презрение или просто безразличие к непосредственным производителям и разработчикам техники. А люди почему-то терпели и считали, что так и надо! У руководителей имелись домики с хорошей мебелью, барами-холодильниками, прикреплёнными машинами. Но, в общем-то, и у них тоже всё выглядело достаточно убого. Может быть, это просто традиция, идущая от идеологии самоограничения первых пятилеток? Не то что бы денег нет, просто считалось, что "народу этого не надо!"
Гришук неплохо бренчал на гитаре, и вместе с Иофиновым, они любили на вечерних сборищах горланить песню Визбора:
"Зато мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей.
И даже в области балета
Мы впереди планеты всей..."
Иногда Гришук, пощипывая струны, мурлыкал себе под нос про то, как "порвали парус". Я смотрел, как бы со стороны, на этих героических, с моей точки зрения, людей и вспоминал рассказы наших сотрудников про Сары-Шаган. Кстати, Гришук был кандидатом наук.
Вскоре у меня закончились командировочные деньги. Я позвонил в Москву и получил разрешение на отъезд.
Собрав свой нехитрый скарб в, ставший тощим рюкзак, "попрощавшись" с сотрудниками на последние деньги (на обратный билет деньги были отложены заранее), отметил командировочное удостоверение и отбыл на том же автобусе, на котором сюда приехал, на станцию. В рюкзаке, тщательно замаскированные среди вещей, лежали копии графиков последних пусков.
Вот и станция. Я выскочил из автобуса и побежал к кассе. Через десять минут автобус пойдёт обратно, а мне за это время нужно было узнать, имеются ли в кассе билеты на проходящий поезд. Если имеются, то всё в порядке, а если нет, то нужно успеть на автобус и ехать в городок на ночлег. Возникла неожиданная сложность, которая заключалась в том, что сведения о свободных местах ещё не передали с предыдущей станции. В этой неопределённости пришлось рисковать. Можно остаться, но тогда, в случае отсутствия билетов, приходилось бы ночевать на станции. Если уехать, то завтра ситуация могла повториться. Я рискнул остаться. Свободные места оказались в наличии, но только в общий вагон. Я вздохнул с облегчением. Забравшись на верхнюю полку, наконец, почувствовал себя спокойно. Теперь можно было расслабиться до самой Москвы.
Свободное копирование
