В огромном, напоминающим ангар спортивном зале, мы обучались гимнастическим упражнениям. Обязательный набор упражнений, который всегда проверялся на всяких проверках, состоял из подтягивания, подъема переворотом и упражнения под названием «склепка» (для солдат третьего года службы). Все это отрабатывалось на перекладине. В программе был прыжок через коня и несложная комбинация на брусьях. Когда я только пришел в армию и впервые появился в спортзале, то представлял собой убогое зрелище. Подтянуться не мог ни разу, болтался на турнике, как сосиска. На коня мне было даже смотреть страшно, не то что прыгать через него. Я сжал в кулак всю свою волю и, проявив упорство, уже через несколько месяцев выполнял все упражнения. Плохо, коряво, но выполнял. А еще через год уже считался лучшим гимнастом взвода. Впрочем, были ребята и посильнее меня, с разрядами по гимнастике еще с «гражданки». Однако, когда проходили проверки, в показательные выступления включали не только их, но и меня. Я долго не понимал, почему командиры так поступали. Потом понял. Когда я выходил из строя, маленький, тощий, в очках, в общем, мозгляк какой-то, да, к тому же я очень молодо выглядел, лет на 15, проверяющие с недоверием смотрели на мою нескладную фигуру. Но вот я подходил к снаряду, расправлял свою узкую грудь, поднимал вверх подбородок, поправлял гимнастерку и превращался в «орла». Внутри себя я никаким орлом не чувствовал, я лишь притворялся «орлом». Когда я, с грохотом оттолкнувшись от трамплина, прыгал через коня и приземлялся четко, без шага в сторону, или делал стойку на брусьях, идеально ровную, оттянув носки, проверяющие бывали изумлены. Конечно, наши гимнасты все делали гораздо лучше, и амплитуда была размашистей, и фиксация положения тела у них - почти профессиональная. Однако, и проверяющим, и нашим офицерам, больше нравилось мое исполнение. Они понимали, что наши парни стали гимнастами у себя дома, да и природа их не обделила. А я пришел в армию «хиляком», это командиры и сейчас видели, хотя я за эти несколько месяцев в армии окреп! Так что мои успехи определялись не природой, и даже не мной самим, а армейским воспитанием. Вот это и нравилось командирам. Слегка потрепав меня по плечу, подполковники шли поздравлять с успехом командира взвода. То же самое было на строевой подготовке.
Больше всего солдатам нравились политзанятия. Весь взвод собирался в теплом классе, где висели карты мира, СССР, портреты вождей. За мою службу портреты меняли несколько раз. Сняли портреты Маленкова, Молотова, Кагановича, потом Булганина, последним сняли портрет Жукова под неодобрительный шепот офицеров. На занятиях изучали географию СССР, политическое устройство. Зазубривали, кто из руководства страны какую должность занимал. Изучали текущую политику, читали газеты вслух. Я не высовывался. Правильно перечислял названия всех республик СССР, фамилии и должности вождей, был в курсе текущей политики. Не веселился, когда ребята из Казахстана или Грузии испытывали «трудности с именами и должностями вождей». За что меня всегда хвалили и ставили в пример.
На политзанятиях можно отдохнуть от трудов, по кимарить, написать письмо. Особенно приятно сидеть на занятиях в дождь или мороз, представляя, как там сейчас на улице. Занятия проводили командиры взводов. Иногда - замполит батальона.
Занятия по боевой подготовке и обслуживанию матчасти проходили в парке. Технику изучали по плакатам и в натуре, разбирая и смазывая затворы орудий. Часто выкатывали орудия из бокса и устраивали соревнования. Два противотанковых орудия (57 миллиметровые пушки), которые состояли на вооружении нашего взвода, устанавливали на импровизированном старте. Расчеты должны были первыми прикатить свое орудие к финишу, расположенному за 50 метров. Под крики многочисленных болельщиков, а рядом всегда было полно танкистов (их танки тоже стояли в нашем парке), расчёты катили орудия к финишу. Самый здоровый орудийный номер водружал станины орудия себе на плечи, самый маленький повисал на длинном стволе, как противовес, остальные орудийные номера толкали пушку, упираясь плечами в щит пушки, или крутили колеса. Также мы тренировались приводить орудие из походного положения в боевое. Эту процедуру отрепетировали до уровня циркового аттракциона. При нормативе в 30 секунд к концу первого года службы мы ухитрялись приводить орудие «к бою» за 7-8 секунд.
Многие занятия проводились на стрельбище. Оно располагалось в 4-5 км от города. Туда мы шли строем. Иногда под музыку оркестра. Именно тогда я понял, как людям помогает жить музыка. В случаях, когда солдатский строй сопровождал оркестр, мы приходили всегда на стрельбище гораздо быстрее и почти не уставшие. На стрельбище проходили боевые стрельбы из автоматов, тренировки по рытью укрытия для орудий. Проводили совместные учения с пехотой. Пехота двигалась цепью, а мы тащили вслед за ними пушки. При дальних бросках орудия цеплялись за машины, и нам тогда служило добрую службу наше умение приводить быстро пушку «к бою» и «в походное положение».
Любой вывоз орудий на местность сопряжен с последующей чисткой пушек в течение месяца. Учения мы очень не любили, боевые стрельбы из автомата тоже. Стрелять, конечно, всем нравилось, но чистка оружия после стрельбы оказалась тяжелой работой. Сержанты тщательно на свет проверяли стволы и заставляли по десятку раз повторять чистку. Сами же они стреляли из чужих автоматов. Я до сих пор помню номер своего автомата: 1020.
Самой мучительной процедурой для меня были кроссы, а также марш броски на 30 км с полной солдатской выкладкой. Я плохо бегал. Дыхание становилось трудным, прерывистым, во рту появлялся привкус железа. Грудь раздирала боль. Остро покалывало под ложечкой. Зато 100 метровку я бегал неплохо, за 12,8-13 секунд. Марш броски были просто пыткой. Зачет там производился по последнему солдату. Где-то в середине дистанции у самых «медленных» более резвые забирали оружие, вещмешки, скатки. Часто отставших и обессиливших просто волокли за ремень к финишу. На финише многие валились с ног, некоторых, в том числе и меня, тошнило.
Свободное копирование
