Из рассказов моей матушки о ее московской жизни. 1821-1825 гг.
XIV. Молодые Кашкины, княжна Анна Урусова и Полина Боборыкина
Наша семья и семья Кашкиных, по родственной связи и по доброму расположению друг к другу, как молодых, так и пожилых членов семей, были тесно связаны между собою.
У Кашкиных был единственный сын, Сергей, который служил с моими старшими братьями в Петербурге в гвардии, и единственная дочь, Варенька, которая была моложе нас и не выезжала еще, когда мы с сестрой вступили в свет. У Кашкиных мы были как дома; тетушка Анна Гавриловна была бесконечно добра к нам, и в их доме нам было особенно легко увлекаться тем неоцененным настроением радости и молодости, которые два раза не повторяются в жизни. Много тоже имело в то время значения для нас расположение духа тетушки Александры Евгеньевны, которая тогда нас вывозила. Она говорила, что более довольна нами, чем старшими моими сестрами, на пути наших успехов в свете, и вообще как-то все шло легко и весело вокруг нас.
Братья гвардейцы и Сергей Кашкин езжали часто в Москву в отпуск, сопровождали нас на все балы; мы гордились ими, их присутствие оживляло наш круг, и нас всюду окружала самая блестящая молодежь Москвы.
На балах у Архаровых, Кутайсовых, Апраксиных, Шепелевых и Кашкиных нашими кавалерами были: князь Николай Щербатов, Скуратов, Лукин, гвардейцы князья Несвицкие, князь Мещерский. Помню, что в те времена я не раз носилась в вихре вальса с Александром Сергеевичем Пушкиным (он был нам и сродни). Веселое и беззаботное было время.
Много было тогда красавиц в Москве: княжна Анна Урусова, княжны Щербатовы, Софи Пушкина, Полина Боборыкина, Гончарова.
Кстати о княжне Анне Урусовой, - вот два анекдота о ней, но именно анекдота. Ее красота возбуждала зависть, и под этим влиянием они возникли; в сущности, она была добрая и милая девушка.
Раз где-то княжна Урусова разговаривала со своим кавалером в кадрили или мазурке, он и спросил ее, что она читает. Она ответила: "Розовенькую книжку, а сестра моя читает голубую".
Князь Мещерский был безумно влюблен в княжну Урусову; он считался между интеллигентной молодежью замечательным по уму и образованию. И тоже начал с ней речь о литературе, о чтении, о поэзии, что ли. Она долго его слушала и, наконец, перебила его речь вопросом: "Mon prince, avec quel savon faites-vous votre baibe?" (Князь, вы каким мылом пользуетесь, когда бреетесь? (фр.))
Это, однако, не помешало успехам княжны в свете. Вся Москва с ума сходила от восторга, когда она появлялась на бале. Впоследствии она сделала блестящую партию и вышла замуж за богача князя Радзивилла.
Тетушка Авдотья Евгеньевна Боборыкина пользовалась уважением в нашей семье; она была женщина умная, очень самостоятельная, даже резкая. В своей семье она была главою и владычествовала над мужем своим.
У Боборыкиных был сын, Николай Лукьяныч, и дочь Пелагея, которую они потеряли, когда она была еще ребенком. Для тетушки эта потеря была великим испытанием, она страстно роптала и стала молить Бога, чтобы Он послал ей какую угодно будет Его воле кару, лишь бы вновь даровал ей дочь.
Конечно, что пути Божий неисповедимы, и трудно мыслить, что прошения ее были ко благу, но я рассказываю то, что было и что знаю. Так вот, скоро после потери любимой дочери тетушка заболела очень мучительной болезнью: тело ее покрылось ранами, затем струпьями, и она не покидала постели. Муж ее и родные огорчались и скорбели, призывая докторов, которые не могли ей помочь. Те, которые ухаживали за больной, дивились ее терпению в страданиях, ее смирению; она не роптала, а точно утверждалась на этом тернистом пути. Долго длились эта муки, несколько лет. Однако она выздоровела и родила дочь, которую назвали Пелагеей.
Затем время шло своим чередом, тетушка овдовела, с сыном она разделилась; он женился и где-то служил, а тетушка жила всегда в Москве в своем доме с вымоленной дочкой Полиной.
Мы с сестрой Наташей были одних лет с Полиной, виделись с ней каждый день, росли вместе, учились вместе и начали выезжать в свет в один и тот же год.
Надо сказать, что в семье Кашкиных, а также и Боборыкиных никто не отличался красотой; но Полина уродилась совсем красавицей: высокая, стройная, и эти синие ее глаза, и коса черных волос с синеватым отливом. И нрава была кроткого, но сосредоточенная и не очень сообщительная. Она была дика немножко, да и немудрено. Несмотря на свою любовь к дочери, тетушка была с ней очень строга. Мы часто жалели Полину, и у нас в семье мы не видали такого деспотизма. Например, раз как-то Полина чем-то не угодила матери; это было в чужом доме, да и общество было, что ж бы вы думали? Тетушка дала Полине громкую пощечину, и это при всех en plein salon (при полном салоне (фр.)).
Затем и такие были случаи, <что> при застенчивости Полины тетушка совсем ее не берегла. Бывало, гости у нее сидят с визитом, она кликнет Полину: "Pauline, venez montrer vos quinze ans a monsieur un tel" (Полина, выйди, покажи господину такому-то свои пятнадцать лет (фр.)) и т.д. в том же роде. И все это так резко, так неловко было, но Авдотья Евгеньевна была всегда своеобразна и была-таки порядочная чудачка.
К добру это не могло вести. Полина была, конечно, скрытна и с матерью совсем не откровенна, и вот какой тогда созревал роман. Мы-то, девушки, между собою все знали, но до старших это не доходило.
Князь Владимир Никитич Друцкой-Соколинский начал ухаживать за Полиной. Ей он очень нравился, да и мудреного тут не было ничего: он был очень хорош собою, умный и милый. Зачем бы тут быть роману? - Правда, что он был человек небогатый, зато Полина считалась в Москве девицей с крупным приданым. Чего бы тетушке идти против желания дочери? Однако вышло так, что в один прекрасный день приезжает тетушка и объявляет, что Полина невеста. И откуда взялся тот жених, мы понятия не имели: какой-то генерал старый, дурной такой, совсем не нашего общества человек. Полина в отчаянии льет слезы, но, конечно, сказать ничего не смеет. И так скоро повелось дело. Сейчас помолвка, затем еще дня через три тетушка приехала с нами проститься перед отъездом в Петербург, чтобы там шить приданое,
Этот последний вечер в Москве Полина провела у нас и поведала нам, что она тихонько от матери видалась с Друцким у его сестры, что он избранный ее сердцем, что они поклялись друг другу в вечной любви и даже обменялись кольцами. Мы плакали над ее безумием, уговаривали или покориться матери, или же открыто противиться, вообще, сами ничего ясно не сознавали, но душа замирала за эту бедную Полину. Так мы с ней и простились, и на другой день Боборыкины уехали в Петербург. Это было недели за две до Масленицы. Полина писала нам, и письма ее были отчаянные, она теряла всякую надежду, падала духом, а жених-генерал бывал у них в Петербурге всякий день.
В конце второй недели Боборыкины вернулись в Москву, сейчас же были у нас, и каково было наше удивление увидать Полину, сияющую радостью. Жениху-генералу тетушка отказала, и Полина свободна.
Вот повествование этого отказа. Приданое было готово, генерал ездил каждый день к Боборыкиным в качестве жениха, рядная была написана, и вот она-то и играла тут какую-то странную роль, послужившую для отказа.
В одно утро жених заехал как-то к тетушке, и вот говорит ему Авдотья Евгеньевна: "Свадьба будет у нас на Красную горку в Москве. Мы скоро уезжаем, приданое готово. Теперь позвольте мне передать вам рядную". С этими словами она подает рядную генералу. Он взял бумагу, развернул и начал читать. Как же разгневалась тогда Авдотья Евгеньевна! "Как! - говорит, - батюшка! Ты мне на слово не веришь, ты хочешь проверять меня?" Жених начал было извиняться, возвращает ей бумагу и говорит, что у него и мыслей подобных не было, но не такова была тетушка Авдотья Евгеньевна. Она точно взяла от него рядную и говорит: "Нет, милостивый государь мой, ваше превосходительство! Между нами все кончено. Вот вам Бог - а вот вам порог", и указала ему на дверь. Тем дело с женихом-генералом и кончилось.
Затем роман с князем Друцким окончился свадьбой весьма скоро и благополучно.
Свободное копирование
