Осенью 43-го на меня свалилась новая напасть – сестра решила, что мне надо идти в школу. Это означало конец свободному бродяжничеству, что, видимо, и преследовали сестра и поддержавшая её бабушка. Школа была открыта в деревянном большом доме на Брянском шоссе. Не помню, была она единственной в городе или где-то были ещё и другие. Занятия почему-то начинались в августе. В первый класс записалось довольно много народа, в большинстве девочки. Сестра снабдила меня довоенными, чудом сохранившимися книжками за первый класс. Были они старые, потрёпанные, с вырезанными или закрашенными тушью портретами вождей, ставших к сороковому году «врагами народа». Учебниками уже пользовалось три или четыре поколения первоклашек – до войны учебники выдавались школой и служили по нескольку лет.
Первые пару дней учёбы мы занимались тем, что закрашивали портреты остальных вождей – забвению подлежали все. Заодно молодая учительница проверяла нашу грамотность и отводила места за столами. Классная комната была большая, столы разделялись проходом. Я к тому времени уже бегло читал, считал и даже немного писал, правда, предпочитая печатные буквы. Поэтому я оказался по правую сторону прохода, где размещался второй класс. Здесь сидели ученики, действительно закончившие до войны первый класс, которым по возрасту надо бы уже учиться в четвёртом. Их было меньшинство, причём одни девчонки; большинство составляли самоучки вроде меня. Несмотря на разделение, класс именовался первым.
В комнате за стеной сидели все, кто до войны закончил два, и даже три класса. Им сказали, что власти разрешили двухклассное образование, поэтому они будут называться второклассниками, но учиться будут по программе их классов. Не представляю, как надеялись справиться с обучением такого разношерстного состава учительницы. Видимо они были энтузиасты наробраза. Лена, записав меня, сама учиться не пошла, посчитала себя достаточно грамотной, чтобы идти в немецкую школу.
Проходил в школу я всего несколько дней. Уходил из дому по утрам как бы на учёбу, но предпочитал шаромыжничать по городу. А вскоре и школа прекратила существование – приближался фронт. Не знаю судьбы учительниц, отважившихся работать в школе при немцах. К концу оккупации по городу ходили слухи, что всех служивших при немцах с приходом наших будут судить. А что освобождение скоро – никто не сомневался. Может, учительниц и не судили, возможно, они преподавали и в наших школах, открывшихся в городе в ноябре. Но в школе на улице Мичурина, куда я записался, их точно не было.
Август и сентябрь запомнились перевозками немецких частей по Варшавскому и Московскому шоссе. По слухам бои шли в районе Юхнова и Сухиничей. Началась эвакуация немецких тыловых частей и складов, опустели и казармы у Смоленского шоссе, ниже нашей «дворни». Мы с Васькой первыми сунулись туда и обнаружили в сарае–складе при кухне брошенные овощи в коробах, остатки муки и круп в порванных мешках. Всё это было спешно перетащено в наш погребок, переделанный нами из щели-бомбоубежища.
С этого времени целью наших поисков стали склады. Мы следили, как их вывозят, как с каждым днём ослабевает охрана. Порой на весь складской двор оставался только пост в будке у въездных ворот. Проникать на территорию склада, если там оставался хотя бы один пост, было безумием – застрелить могли наверняка. Поэтому мы кружили по округе и терпеливо дожидались, пока со складов снимут охрану.
Свободное копирование
