Ещё один случай мне запомнился тоже какой-то несуразностью. Проезжала колонна на мотоциклах. Тоже остановились на обочине у колонки, а когда собирались уезжать один мотоцикл с коляской не смогли завести и вручную загнали на наш двор.
Водитель копался в моторе до вечера, потом куда-то сходил и остался на ночь, заняв одну из двух наших комнат. На другой день также возился с мотором, также уходил, приходил, но снова не уехал. Вечером одарил нас буханкой сухого немецкого хлеба, испечённого ещё перед войной, (на корке был отпечаток от формы – 1940) и банкой сардин с ключиком для открывания. А вечером долго беседовал с бабушкой, показывал фото своих «киндеров». На что-то жаловался, что-то объяснял.
Познания русского языка у него ограничивались десятком слов, бабушка тоже понимала не более двух десятков. Вот так они и объяснялись целый вечер, больше жестами.
Возня с мотоциклом продолжалась больше недели. Несколько раз приходили из комендатуры, являлись даже полевые жандармы. Этих мы отличали по нагрудным бляхам на цепочке – как полумесяц вверх рожками. Потом приехал грузовик, мотоцикл закатили по доскам в кузов и увезли на ремонт.
Прошла ещё неделя, немец жил у нас, продолжал таскать нам свой сухой паёк, сам питался поблизости в столовой. Возможно, он сидел бы у нас до конца войны, но мотоцикл починили и он уехал, сообщив бабушке, что часть уже возвращается с фронта.
Подробности нам рассказала бабушка после его отъезда. Оказывается, у него были дочь и сын такого же возраста как мы с Леной, и он не хотел оставить их такими же сиротами. (Бабушка представила нас круглыми сиротами).
Мама в этот раз застряла где-то в районе села Бытошь – партизанская зона была блокирована. Смогла вырваться оттуда только после «второго фронта», – так называли в этих районах большую карательную операцию 42-го года.
В результате этой операции партизанские соединения на северной Брянщине были практически разгромлены. В ней погибли два моих дяди, маминых брата, Фёдор – неизвестно в каком лесу и бою, Андрей – раненый, был выдан и казнен в райцентре.
Так вот, этот немец-мотоциклист ехал со своей частью, скорее всего не на фронт, а на эту карательную операцию. И отлынивал от неё, испортив мотоцикл.
Уцелел ли он, придумав ещё какой-нибудь хитроумный ход, погиб ли от партизанской пули или был расстрелян своими за дезертирство – кто знает? Но почти месяц жизни он выкроил. Жизни своей, а может и несколько чужих жизней – не воевал, не стрелял. А у него на коляске был крупнокалиберный пулемёт. И месяц этот пулемёт бездействовал.
Свободное копирование
