С приходом весны мать стала всё чаще отлучаться. Соседи считают её «мешочницей» и она этого не отрицает, даже хвастается удачными поездками. Обычно она возвращалась из поездок с продуктами, но не всегда.
Однажды она попала в облаву, прошла через комендатуру, но выкрутилась и даже получила какой-то документ. Это обязывало где-то работать, и она устроилась чистить картошку на солдатской кухне. Правда, ни дня она там не работала – за неё работала бабушка. Сама продолжила свои походы в деревни за 30-40 километров, уходя из дому на 3-4 дня, или поездки в дальние деревни, на Брянщину.
За продуктами в деревню ездили обычно с вещами – одеждой, обувью, всем, что можно было перекупить на рынке или из довоенных запасов. У нас ничего этого не было – сами ходили в отрепьях, поэтому мы с сестрой не удивлялись малым количествам привозимых ею продуктов.
Она ещё попадала в облаву и где-то в полиции или другом учреждении, может в управе, была помечена как неисправимая спекулянтка. Это и спасло ей жизнь в сентябре 43-го, перед самым освобождением Рославля.
На этот раз не обошлось комендатурой, несколько десятков задержанных на станциях и поездах затолкали на тюремный двор. Маму в тюрьме опознал как спекулянтку знакомый полицейский, и при сортировке она оказалась в толпе тёток-мешочниц, выпущенных из ворот.
Судьба оставшихся в тюрьме ужасна – половину расстреляли прямо во внутреннем дворе, остальные сгорели. Тюрьму подожгли за неделю до прихода наших частей. Всего погибло более полутысячи человек. Не все они были связаны с партизанским движением, многие попали в облаву и тюрьму случайно. Но там погибла и напарница мамы, взятая с ней в одной облаве.
Всё это мы узнали уже после освобождения, когда в Рославле формировались воинские части из вышедших из лесов партизан. Но об этом позже.
Свободное копирование
