Родственники из-за колючки
Мама собралась идти к лагерю военнопленных. Берёт с собой и нас, то ли для мнимой безопасности, то ли для пущей убедительности. Скорее для убедительности.
Нам предстоит кого-то вызволять из-за колючки, и мы должны изображать родственные чувства. Моя крёстная убедила маму, что из лагеря можно освободить кого-либо из пленных красноармейцев, если доказать что он наш близкий родственник, её брат, или наш отец – смотря по его возрасту.
Прошлой осенью такое вызволение было массовым – многие молодухи обзавелись «примаками», многие пленные, отпущенные из-за колючки к «родне», разбежались по дальним деревням, или ушли в леса, пробираться на восток к фронту.
Зимой этот феномен не получался – пленных загнали в крытые помещения кирпичного завода и договориться с ними через проволоку бабы не имели возможности. С весны тетки опять потянулись к лагерю: вдруг действительно обнаружат там родственника? А нет – признать родственником и незнакомого, попытаться освободить.
Идём через весь город – концлагерь за кладбищем Вознесенской церкви, вблизи Варшавского шоссе. Голое поле, обнесённое двойным забором из колючки, поодаль в стороне какие-то бараки. Наверное, это и есть кирпичный завод.
На поле громадное количество пленных, мне даже не понять сколько их. Да мне и не видно всё поле, только ближние от колючки группы лежащих и сидящих на земле людей. Тётки говорят, что прошлой осенью их было ещё больше – многие тысячи.
Изменился и порядок выдачи родных. Раньше, как рассказывают, достаточно было опознать «родню» и её выпускали прямо через ворота простые охранники. Сейчас этим занимается какой-то армейский чин, требует разные документы, справки из управы и т.п. Видимо, немцы смекнули, что идёт обман и вызволяют бабки не «киндеров» и мужей, а тех, с кем успели оговорить всю родословную через проволоку. У пленных никаких документов, естественно, нет.
Наш поход оказался напрасным: у мамы даже документа никакого нет. Какие уж тут справки из управы? Лишь бы саму не забрали. Однако за то время что мы околачивались у ворот, а это почти полдня, трое или четверо «семей» воссоединились и, опасливо оглядываясь, торопливо ушли в сторону города.
От тёти Паши (моей крестной) я знал, что таким образом прошлой осенью она выплакала у охраны около десятка своих «братьев». Ходила к лагерю ежедневно и каждый день находила за колючкой брата. Пока не примелькалась. Пришлось самой спасаться: откуда ей было знать, что караул несут одни и те же охранники, чередуясь через сутки. Опознали. Хорошо хоть просто пригрозили винтовкой, стрелять не стали.
Уже к началу лета эти походы к лагерю прекратились. Или немцы поменяли правила или додумались что просто пополняют партизанские отряды – почти все «мужья» и «сыновья», пробирались в партизанские леса или ближе к линии фронта, который откатился от Москвы до Ельни, Сухиничей и Фаянсовой.
