Из детских лет. Война
На снимке: моя мама Винокурова Мария Семёновна и отец Емельяшин Дмитрий Борисович. 1934 год.
Мы память детскую всегда несём с собой,
Ни время,ни года над ней не властны,
И дети, обожженные войной,
К победе общей чуточку причастны.
(Автор Альгор)
Хорошо помню солнечный день, когда узнали о начале войны. Узнали из репродуктора, висящего на столбе между нашими домами.
Радио в квартирах тогда ещё не было, приёмники тоже мало у кого были. Помню, как Алексей, сын учительницы Марии Кирилловны, выставлял коробку приёмника на подоконник раскрытого окна и ребятня всего двора слушали песни и марши. Больше на «дворне» приёмников не было.
А весной на столбе посреди двора появился этот репродуктор и надобность в приёмнике Алексея отпала.
В тот день мы, ребятня, подошли к взрослым, столпившимся под репродуктором. Взрослые уже знали – будет важное сообщение. Стояли, шутили, заставляли нас бегать по квартирам, собирать жильцов.
Потом прозвучали какие-то тревожные слова. Я не помню, было ли это сообщение о начале войны или уже речь Молотова.
Бабушка нам объяснила, что началась война с германцем и заплакала, как и другие пожилые женщины. Она, пережившая уже несколько войн, предчувствовала, чем всё может обернуться.
Но и она вряд ли предполагала, что из её пяти сыновей в этой войне уцелеет лишь один, младший, вернувшийся недавно живым с финской компании.
И судьба сохранит ей дочь, нашу маму, начавшую войну с эвакогоспиталя и ставшую затем партизанской связной.
А отец её внуков, ушедший из семьи нелюбимый зять, погибнет где-то в Карелии.
Нас весть о войне не встревожила, как и многих взрослых. Подумаешь, немцы напали! У нас – вон какие танки и ястребки – сами в кино видели. А бронепоезда, стоящие под парами на запасном пути? А Ворошилов – первый маршал, а Будённый с конницей?
Разбили белофиннов, освободили Карелию, – разобьём и фашистов, освободим и Германию. Поможем спартаковцам – смелым бойцам!
Песню о спартаковцах мы разучивали в садике.
И мы тотчас занялись любимой игрой предвоенных детей – игрой в войну, где всё перемешалось: и белые, и самураи, и белофинны и фашисты.
Быть врагами ни кто не соглашался, приходилось назначать младших под угрозой исключения из игры.
Но уже через день-два мы заметили, как помрачнели взрослые, как они стали жадно прислушиваться к сообщениям по радио. Детвора тоже слушала сообщения, но не понимала где идут сражения?
А потом и от нас перестали таить, что разбомблены Киев и Минск, что наши оставили границу и отступают, что бомбят города прямо днём, а наших ястребков в небе не видно.
А ещё через несколько дней бомбили и Рославль – станцию, депо и ВРЗ.
Возникло новое слово: мобилизация. Слово загадочное и тревожное.
Мобилизовали дядю Федю, воевавшего с финнами в прошлом году и рассказавшего нам и о финских лыжниках-диверсантах, по ночам пробиравшихся в наши тылы и о «кукушках», сидящих чуть ли не на каждой ёлке.
Федей его звали все, кроме бабушки. Она звала его, как крестили – Фрол.
На второй день войны ушли воевать и старшие его братья, мои дяди – Николай и Фёдор. Мама тоже ушла с завода в госпиталь.
Мобилизовали её или сама ушла в санитары – я не знаю, но как телефонистка она, возможно, была военнообязанная. Возможно, в госпиталь её и взяли как телефонистку.
Отец уже был где-то на войне, но о нём в семье не говорили.
Свободное копирование
