Сергей Прокофьев. Дневник - 2504

4-10 июня

Четвёртого и шестого были на «Блудном сыне», один раз с Боровскими. Кларнетиста, после заявления Дезормьера с моим письмом в руках, выгнали. Это произвело впечатление на оркестр, который теперь играл лучше (хотя в достаточной мере плохо). Народу в зале немого, не то, что на открытии. Дягилев отсутствует. Кохно иногда мелькает, здоровается прилично, я - сухо. Сувчинский сидел с Лурье и по окончании, потирая руки, заявил мне: «Будет статья». То есть про «Блудного сына» в «Евразии»; писать будет Лурье, которому Сувчинский не хотел поручать, пока «Блудный сын» не понравится тому. Лурье, видимо, под впечатлением и хочет что-то сказать мне, но я оживлённо здороваюсь и, быстро пожав ему руку, ухожу. Пусть на первое время останется с похвалой внутри себя.

В субботу восьмого подали повестку в суд. Я думал, что опять из-за квартиры, но оказывается, что Кохно требует конфискации клавира «Блудного сына» за то, что таковой поступил в продажу без указания автора либретто. Нахал! Наглец! Когда печатали обложку, я спросил у Пайчадзе: «Не будем помещать, что либретто Кохна? Какой он к чёрту либреттист!» На что Пайчадзе ответил: «Конечно не будем». Так и сделали, но горе в том, что Кохно заявлен либреттистом во Франции, в Обществе Авторов, и на это-то он и опирается.

На другой день, девятого в воскресенье, у Кусевицкого по обыкновению был чай и гости, и мы с Пайчадзе, который получил такую же повестку, уговорились остаться и поговорить. Когда я пришёл туда, там уже сидел Стравинский, который был необычайно возмущён инцидентом.

- Я специально приехал из-за этого, - сказал он. - Это не Кохно, а Дягилев. Кохно без Дягилева не смеет сделать такую вещь. Только когда грек кого-нибудь подцепит, тогда он и дышит. У него внутренняя часотка.

Я знаю, что у Стравинского ссора с Дягилевым из-за купюры в «Аполлоне», но всё же я тронут заступничеством Стравинского.

Десятого Пайчадзе, Стравинский и я отправляемся к адвокату, специалисту по литературным делам. Адвокат элегантен и пессимистичен: раз связались как сотрудники при заявке пьесы в Общество Авторов, то нельзя одного без другого. Больше всех говорит Стравинский, горячится, приводит тысячи доводов, характеризует Кохно. Я знаю, что Стравинский - почётный член Общества Авторов и любит вставить это в разговор, поэтому жду: когда же? Но он упоминает об этом лишь перед уходом. Адвокат объясняет, что ближайшее требование Кохна - изъятие клавира из продажи; разбирательство же по существу произойдёт через много месяцев. Надо постараться доказать, что издательство печатает ноты, а не текст, и потому имело в виду только автора нот. Может, суд согласится с этой точкой зрения. Тем временем Пайчадзе, для спокойствия, решил девятьсот экземпляров из тысячи напечатанных отослать в Берлин: туда не так скоро доберутся.

Прощаясь на перекрёстке, я благодарил Стравинского за дружеские чувства. Он:

- Поверьте, Серёжа, я очень интересуюсь этим делом, и не только по любви к вам, но и по ненависти к Кохно. Но тут не один Кохно, тут и Дягилев, и не только против вас, но и против издательства. Мы с Пайчадзе ему повысим цены на материалы. Увидите, он ещё заплатит за нашего адвоката!