18 июня
Одна весёленькая песенка из «Матросов» нам очень понравилась и мы поём её Святославу, который хохочет. Когда я спросил у Орика, не есть ли это какая-нибудь народная, Орик откровенно заявил, что он взял ритм какой-то мелодии Чайковского, которая ему очень нравилась, и на этот ритм сочинил новую музыку. Он тут же наигрывал мелодию Чайковского, которая, впрочем, нисколько не была похожа на его собственную. Орик - милый парень, немного нелепый, увалень, добродушный.
Днём заходил Дукельский, долго у меня сидел. Под секретом он передал свой разговор со Стравинским о моей 2-й Симфонии, но передавал так расплывчато, что мне трудно формулировать. Кажется, Стравинский упрекает меня в том, что я всё ещё связан с патетикой Мусоргского, русизмами Корсакова, и всё ещё пишу закорючистые темы, между тем как теперь надо перейти к чистому классицизму. Значит, к Баху? - лицо которого Стравинский изъедает как оспа! Увидев же где-то заглавие 1-й Симфонии - «Классическая», Стравинский сказал: «Вот дурак! Это только Прокофьев мог дать такое заглавие».
Затем Дукельский рассказывал о своей статье, (которая должна была быть напечатана в прошлом году в Америке, но не была), - о влиянии регтаймов на поворот в современной музыке. Идея была развёрнута занятно и парадоксально, но сейчас я последовательно её не помню; при случае спрошу опять. Я, между прочим, сказал о предложении написать балет для Берлина. Дукельский взялся сообщить об этом Дягилеву. Я ответил: «Расскажите ему, потому что мне в самом деле надо давать какой-то ответ в Берлин, но сделайте это так. чтобы вышло вроде провокации перед Дягилевым». Дукельский: «Не беспокойтесь, я сделаю это осторожно».
У меня болела голова. Miss Olmsted, которая недавно переселилась в наш пансион (она в большой дружбе с Пташкой) делает мне treatment. Она говорила мне, что каждое утро, просыпаясь, в постели делать урок из Библии и Science and Health, или часть урока. Есть специальные брошюры на каждое воскресение: в них указаны тексты из Библии и соответствующие места в Science and Health, и в чтении этого состоят воскресные службы сайентистов. В течение недели, предшествующей каждому воскресению, сайентисты прочитывают эти уроки - и то, что все они изучают в эту неделю одни и те же тексты, объединяет их. Miss Olmsted советует мне тоже начать такие занятия по утрам, говоря, что это служит добрым залогом целого дня. Я решил завтра начать.
Вечером чествовали Кусевицкого в Comedia, по поводу Почётного Легиона, который он получил в прошлом году перед отъездом в Америку. Casadesus, который организовывал чествование, просил меня написать коротенькую штучку для этого, говоря, что целый ряд композиторов сочинил пьески для самых невероятных сочетаний инструментов. Я несколько дней тому назад написал отрывок для пианолы: начинается очень скромно, а затем пассажи, как-будто играют на рояле в двенадцать рук. Это было наиграно на пианолу, а затем вечером после речей исполнено, среди отрывков других композиторов, - Онеггера, Танцмана, Русселя, кажется, Равеля. Casadesus разыграл маленькую комедию, сказав, что Прокофьев стал très timide и боится играть в публику, поэтому, когда я вышел, опустил занавес на эстраду, и затем заиграла пианола. Пока шла простенькая музыка, было ничего, а когда пошло в двенадцать рук, было очень смешно. Сам Кусевицкий был не слишком мил: с сознанием своего достоинства.
Голова улучшилась, но не прошла, однако вечера не испортила.
Свободное копирование
