Двадцать второго пришли тревожные вести: Рига взята немцами. Бронированный кулак занесён над самим Петроградом. И хотя до него ещё не близко, но неизвестно, крепки ли революционные войска, и никто не знает, что будет за картина, когда три миллиона петрограждан кинутся врассыпную из города. А цепелинчики могут заглянуть в любой день. Я рад, что мама на Кавказе, я сам себя чувствую гораздо спокойней, а то увозить её во время сутолоки была бы чистая возня. Остались у меня на руках ещё мои рукописи, дневники, письма, которые я совсем не намерен был отдавать немцам, но когда я сложил их в чемодан, то он оказался набитым как железом, и весил пуда два. Бежать с таким чемоданом не слишком легко.
Я решил воспользоваться отъездом Кусевицкого в Москву, который каким-то чудом имел отдельное купе международного общества, и вручил ему этот драгоценный чемодан для хранения в Москве, в подвале Российского Музыкального Издательства. На вокзале была давка и битком набитые поезда увозили испуганных жителей на юг. Но мой чемодан уехал в отдельном купе и таким образом я остался один, свободный, избавленный от забот. Особенную нежность я питал к уехавшей огромной пачке тетрадей моего дневника. Теперь я уложил крошечный чемоданчик необходимых вещей для Зета и двадцать четвёртого с наслаждением поселился в моём имении. И хотя была отвратительная погода, но я был полон радости, вероятно потому, что нашёл мой собственный мир и спокойствие после петроградских беспокойств и немецких угроз.
Итак, снаружи дул ветер и моросил дождь, но внутри у меня было тепло, просторно и много хороших вещей, - а доставались они нелегко по нынешним временам! Целая куча разноцветных коробочек с разными сортами английских и египетских папирос (до пятнадцати сортов) занимали ящик моего комода. Был шоколад, были конфеты, халва, мёд, сушёные абрикосы, вкусные компоты. Элеонора дала мне два фунта настоящей белой муки (какая редкость!), и к завтраку появились блины, икра и замечательный, прямо-таки феноменальный, копчёный угорь.
Занятия мои сосредоточились на инструментовке симфонии, а по вечерам я обдумывал новые рассказы. Были планы на целых несколько штук, но не обдумывались подробности. Два первых я читал по телефону Элеоноре (кроме неё никто не знал об этих моих дебютах) и имел чрезвычайный успех, особенно за «Пуделя» «со вкусным абрикосовым пирогом».
Свободное копирование
