Двадцать первого, несмотря на охи и ахи и восклицания, что на Волге бесчинствуют солдаты и дезертиры, я взял небольшой чемоданчик и отправился в двухнедельное путешествие по Волге. Я исходил из соображения, что, по-видимому, резали южнее Нижнего. В таком случае я мог кататься севернее, т.е. между Тверью и Нижним. А проехаться ужасно хотелось! Главное же - хотелось глотнуть чистого, свежего воздуха с волжского простора. Так ли, иначе ль, мне столько наболтали страхов, особенно этот поганый трус Верин (теперь, после свадьбы, очевидно, Борис Людмилин), что я даже на вокзале думал: а может и в самом деле плюнуть? Но не плюнул, и лишь только вошёл в вагон - сразу стало лучше. «Прокофьев!» - заорал Асланов, который тоже оказался едущим на Волгу, да ещё с женой и кучей вещей. Он меня устроил в своём купе, отнёсся к волжским безобразиям иронически, и мы весело поехали. В Рыбинске на пристани мне сказали, что слухи о бесчинствующих солдатах сильно преувеличены, были кой-какие эксцессы при начале навигации, но теперь всё спокойно. Я обрадовался, мысленно побранил трусливого поэта и прочих алярмистов - и пароход отчалил вниз по матушке- Волге. Я наслаждался путешествием, глядел на берега и глотал свежий волжский воздух. Любовь к воздуху у меня необычайная, из лучших воспоминаний о Кисловодске - это его необыкновенный утренний воздух.
Аслановы оказались премилой компанией, гораздо более привлекательными, чем в те моменты, когда он у пульта, а отблески революционных беспорядков выразились лишь тем, что иной раз публика третьего класса лезла на верхнюю палубу и лузгала семечки, впрочем, держала себя тихо. Спустя три дня плавания, перед Казанью, где выходили Аслановы, у меня возникло колебание, куда направить путь дальше: с одной стороны, меня тянуло к солнцу, т.е. на юг, к Астрахани. Но я этот путь уже проделал, кроме того, он весьма долгий, да и в Астрахани, в самом деле, пошаливали «большевики» (новое слово). С другой стороны - свернуть на Каму, о красотах которой говорили, как о затмевающих волжские, и куда я давно собирался. Наконец, любознательность взяла верх, да и очень уж хороший пароход шёл вверх по Каме. Я пересел на него и расстался с Волгой.
Пароход из Казани в Пермь идёт трое суток, держа путь на северо-восток. Пароход очень элегантный, у меня - отдельная каюта, а пассажиры - больше деловые татары, ибо железные дороги в этой девственной области отсутствуют на все три дня пути.
Кама оказалась действительно красивее Волги, и чем выше, тем лучше. Иногда высокие берега, покрытые свежей зелёной травою, круто обрывались в воду красным обрывом, будто поперечный разрез земной поверхности со всеми геологическими наслоениями, а наверху, позади травы, рос хвойный лес с густыми сомкнутыми тёмными вершинами деревьев и высоко обнажёнными прямыми стволами, между которыми чудесно просвечивало голубое небо. То берег был низкий и перед глазом до горизонта расстилались три полосы удивительных красок: первая - тёмно-жёлтый песок у берега, вторая - ярко-зелёная, свежая зелень травы, и третья - далёкий лес, совсем синий, настоящий синий. То берег опять гористый, серый, каменистый; это уже северней. Наверху тёмный, почти чёрный от вечернего освещения бор сибирской хвои, а у берега вода удивительной чистоты, отражающая и камень, и лес мрачно-зелёного цвета.
В один из вечеров я в первый раз увидел самую красную и самую старую звезду Антарес. Это звезда из южного полушария и в наших северных широтах появляется лишь в начале лета, поднимаясь настолько низко над горизонтом, что в Петрограде за домами и крышами её и не заметишь. На Каме я искал её несколько вечеров и, наконец, она появилась из-за облака как раз в том месте, где я её ждал. Это была большая радость.
Свободное копирование
