Двадцать второго я пришёл к Борису Верину, чтобы традиционно почитать с ним Шопенгауэра. Т.е., собственно говоря, читает он (и очень хорошо), а я сижу либо в глубоком кресле перед камином, либо лежу на диване. На этот раз в гостиной сидели Варвара Николаевна, Люночка и молодые князья Голицыны. Я охотно сыграл им 3-ю Сонату и пару «Мимолётностей». Затем мы с Борисом Николаевичем, к общему негодованию, заперлись в кабинете и предпочли общество Шопенгауэра пустой болтовне. После главы Шопенгауэра мы перешли на «Заратустру» Ницше, к которому я подошёл впервые и который поразил меня изощрённостью своего странного мышления.
Двадцать третьего апреля мама выбыла в Ессентуки. Несмотря на железнодорожный хаос, её удалось отправить комфортабельно, и так как за спокойное будущее Петрограда никто не мог поручиться, буде то от внутренних переустройств или от внешних нажимов, то я был рад, что отправил её на Северный Кавказ, в одно из самых спокойных мест России во всех отношениях.
Оставшись в Петрограде один, я первое время ничем особенным не занимался. Доминирующее настроение - ожидание ответа от Полины. Правда, я занимался переделкой одной струнной сюиты в Сонату №4, и не без удовлетворения, но не слишком усидчиво. Я искал для неё новое Andante, и такое Andante было у меня среди работ по классу формы, но никак не мог найти затерявшуюся рукопись, хотя перерыл все шкапы, полки и ящики. Очень я обрадовался, вспомнив про Andante из е-moll-ной симфонии, которое отлично вышло бы и для фортепиано, а симфонию я всё равно едва ли когда вытащу из-под покрывшего её праха.