Четырнадцатого был на концерте из произведений Скрябина в память двух лет его смерти. И странная вещь: пришёл я туда со второго акта «Китежа», и после ужасов татарского набега прелюдии Скрябина мне показались такими нейтральными, такими ненужными и бледными, что я невыносимо скучал и заинтересовался только к концу концерта, к 7-й и 9-й сонате. Интерпретация Боровского мне тоже не понравилась: она была холодной и неуглублённой. Шестнадцатого я, наконец, отправился в Харьков, случайно перекупив билет первого класса в Киев. До Курска этот билет мне годился. Элли Корнелиевна принимала деятельное участие в доставании билета, так как нам было по пути, но на вокзале царствовала такая сумятица, что так мы и уехали в разных поездах. Я отлично спал на моей верхней плацкарте, а в коридор влезло с десяток, не больше, солдат, которые держали себя крайне прилично. Но начиная с Москвы, весь вагон и наше купе оказались набитыми до такой степени и солдатами, и просто публикой, что выйти из вагона не представлялось возможным. Моё спасение заключалось в том, что я так и остался на моей верхней полке в продолжение тридцати шести часов пути. В Харькове я взял мой маленький чемоданчик и выпрыгнул из вагона, попав без малого прямо в объятья Полины. Совпадение: она ни одной моей телеграммы не получила, но провожала подругу и как раз сажала её в мой вагон. После серии восклицаний и удивлений, мы отправились по улицам города. Было восемнадцатое апреля и по новому стилю праздновалось 1 Мая, нигде не работали, извозчиков не было, трамваи не ходили, улица, залитая ярким солнцем, была запружена народом, шли процессии с красными флагами, среди которых мелькали голубые еврейские и чёрные анархические. Мы побывали за городом, где тепло и зелено, и лишь к шести часам попали в ресторан обедать. Мы на этот раз встретились, чтобы разрешать задачу: едем ли, нет ли, на Сандвичевы острова. Вернее, едет ли Полина. Ответа от Полины не было. По возвращении в столицу я рассчитывал услышать третий и четвёртый акты «Игрока» на оркестровой репетиции, но Коутс опять сообщил, что положительно пока нельзя назначать никаких оркестровых репетиций, кроме тех, которые касаются непосредственно исполняемых опер, потому что в театре такая неразбериха, что неизвестно, кто чем правит. Оркестр же, главным образом, «заседает» и занимается самопереустройством. Меня это очень печалило, так как первый и второй акты своим звучанием доставили мне удовольствие, но гораздо более интересные звучности должны были появиться в четвёртом акте. А послушать мне надо было, так как я определённо задумывал написать летом халдейское заклинание «Семеро их» с большим хором, и хотел, чтобы оно по своей звучности оставило «Алу» далеко позади. Инструментовка «Игрока» послужила бы ступенью на пути к этому.
Свободное копирование
