Одиннадцатого апреля мне ударило двадцать шесть лет. Двадцать седьмой год – это уже весьма порядочно. Настолько порядочно, что Онегин в отчаяньи восклицает:
Дожив до двадцати шести годов
Без цели, без любви, без дел,
Себя занять я не успел...
Впрочем, это ко мне не подходит, хотя я очень люблю эти стихи. В этот день у меня собрались друзья - Борис Верин, Демчинский, Борис Борисович Гершун, юный кузен Элеоноры, которого я очень ценю за начитанную голову и изысканное обращение. Черепнин, Сувчинский, Добычина, Элеонора, и, наконец, старая гвардия - Нурок и Нувель. Играл я им мои новые сочинения - 3-ю Сонату и «Мимолётности». На «старую» гвардию произвела большое впечатление, пожалуй, Соната, тем, как она блестяще сделана, но, конечно, центр тяжести был в «Мимолётностях». И особенно сильное впечатление они произвели на Демчинского. Он сказал, что шаг огромный, непредвиденный.
- До сих пор был язычник, восхвалявший солнце. Теперь появились такие нотки, за которые я вас, право, поздравляю.
Свободное копирование
