30 ноября
Разбудил меня телефон Романова, который справлялся, как балет, и обещал прийти завтра. Я был очень рад, а про Городецкого сказал, что он так задерживает (заход солнца) и так небрежен к делу, что я, кажется, прямо брошу работу. Романов обещал привести и Городецкого. Затем я улёгся досыпать мои «десять часов сна».
Днём я по существу ничего особенного не делал, сочинять не хотелось, больше говорил по телефону с теми, кто поздравлял меня со вчерашним успехом. Звонила Нина, пыталась кой за что выругать, но в конце концов как-бы против воли похвалила. Перед моим выступлением она «дико волновалась» весь антракт. А сидя между Алексеем Павловичем и моей мамой, чувствовала себя немного необычно. На прощание прибавила, что я ей вообще в этот вечер очень нравился. Не без юмора рассказала, «как Захаров повертелся перед ней и затем почтительно поклонился, на что она ответила сухо, так как он ей не понравился - вульгарный- де и самодовольный. Кстати, я познакомил Башкирова и Захарова, и Башкирову он также не понравился.
Говорил мне комплименты Боровский, - что я стал прямо отличным пианистом: туше, градация удара, отделанность и прочее. Вероятно, я много занимался? Я ответил, что совсем не занимался, но человеческий организм имеет свойство развиваться сам по себе по инерции после данного толчка: весной я серьёзно работал и дал толчок, но результат был не весной, а по прошествии времени, теперь. Обедал я у Башкирова. После обеда беседовали, он сожалел, что я не мистик, и уморил меня разговорами о мистике. В пол-одиннадцатого приехал Демчинский с женой и Алёхин. Демчинский, ловкий causeur и человек большого, весьма парадоксального ума, решил дать сегодня словесное сражение Алёхину. Но первым подвернулся я с моим новым балетом и целый вечер происходил словесный бой к великому наслаждению Башкирова («у вас без пяти минут удачный сюжет, но соль в этих пяти минутах»).
В два часа я отправился домой, шёл пешком все шесть вёрст и думал о Нине и моих отношениях с ней. Что дальше?
Свободное копирование
