17 февраля
Поезд мой пришёл в полдвенадцатого утра. Вернувшись домой, я немного отдыхал от московской суеты, на рояле не играл, потому что разбил себе большой палец на октаве моего Концерта.
Ходил в Консерваторию - посмотреть, что делается. Зашёл на минутку в оперный класс. Там всё шло своим чередом и Цыбин усердно махал.
Вечером был в «Соколе».
18 февраля
Утром меня поднял телефон: сегодня Есипова будет мне давать урок. Я привёл в порядок «Тангейзер» и в два часа понёс ей. Сыграл я наизусть довольно прилично, но грубовато, замечаний никаких. Пришёл в Консерваторию, и так как у Черепнина делали симфонию Моцарта, мало меня касающуюся, то разговаривал с Дамской и Вегман. А между тем наверху происходил следующий разговор: «Этот Прокофьев возмутителен! В хор не ходит, в ансамбль не ходит, а если соблаговолит, то всем недоволен, делает замечания, говорит дерзости». Потом следует перечисление всех, за кем я когда-то ухаживал. Дамская, которая мне рассказывала это, идя вместе со мной из Консерватории, говорила, что она просила их хоть не так громко кричать. Я решил, что коль так, то буду с хором ещё требовательнее и задиристее.
Свободное копирование
