11 февраля
Переписчик переписал партитуру Концерта за пятнадцать рублей. С виду красиво, но есть недописки, и мне предстоит ужас корректуры.
Утром в оркестре учили интересную «Чухонскую фантазию». Затем я вернулся домой, купив по дороге несколько газет - узнать, нет ли отзывов о вечере, где пела 17А. В «Петербургской газете» я действительно нашёл: она пела где-то на Пороховом заводе и была в розовом туалете. Больше ничего. В полчетвёртого пришёл в оперный класс. Пришла и Умненькая, но сидела где-то запрятавшись. Мне пришлось всё время играть, так как Скоруньский, узнав, что я в классе, не пожелал прийти. Дело в том, что занимаясь прошедший раз ансамблем, я довольно резко не позволил ему уйти, когда он вдруг сорвался с места. Он всё-таки ушёл, а теперь ещё и обиделся.
После оперного класса я столкнулся с Лидой в дверях. Она благодарила меня за субботнюю писульку, говоря, что она её очень успокоила. Расчёт мой был верен, и писулька моя пришла как раз вовремя, как раз кстати. Пела Умненькая с успехом и веселилась до пяти часов утра. Умненькая была прелестно мила, кокетничала, а я был страшно доволен. Я сказал, что соскучился о ней - она ответила тем же. Благодарила за письма, присланные из Крыма. Я ответил, что со своей стороны благодарю её за то письмо, которое она обещала мне написать и которое я так ждал. Она сказала, что в следующий-то раз она уж непременно напишет. В таком случае мне остаётся поскорей уехать! Я проводил её до класса, она пообещала прийти завтра, и я очень весёлый пошёл домой.
Вечером с Максом были в «Кривом зеркале» и много смеялись. Вообще же он недоволен жизнью ввиду симферопольского «афронта» с 7Б. Кроме того, дома у него ещё дуются за поездку и не дают денег на житьё. «Шикарно было бы застрелиться».
Свободное копирование
