Высылки идут массами. Стоящие в очередях для «передачи» у Бутырок рассказывают, что ежедневно вывешиваются списки высылаемых, притом так, что иногда родные, бывшие утром на передаче, на другой день узнают, что высылка уже состоялась по списку, вывешенному вчера во вторую половину дня.
Много высылают кавказцев и крестьян ; родня последних, по обыкновению располагающаяся в тюремных коридорах в ожидании передач, узнав о высылке, принимается выть, как по покойнике.
Бывают и случаи смерти. Оно бы и неудивительно, когда в тюрьме, рассчитанной на 2500 челов., помещается чуть ли не 14 000. Но мрут не только от болезней (сейчас, говорят, в Бутырках тиф), иногда сообщают «умер на следствии».
Так, жене одного из внуков Бартенева (П. И., издателя «Русского Архива»), сообщили о такой смерти ее мужа. После долгих переговоров ей выдали на 5-й день труп мужа. Оказались какие-то ссадины и заклеенная гуммизным пластырем шея. Отдирали, но труп уже был в состоянии частичного разложения. Не было ли тут самоубийства? Ибо, сколько известно, к политическим никаких увечий и избиений не применяют. Есть способы более тонкие, не оставляющие следов: подвергают мигающему свету электрической лампочки, сажают в какую-то пробковую комнату, где душно до сердцебиения («депрессия» на ученом языке ГПУ), допрашивают «конвейером», т. е. допрашиваемый чуть ли не сутками сидит на допросе при сменяющихся следователях, и т. п. Такое лишение сна приводит, говорят, к блестящим результатам: обвиняемые подписывают все, что угодно.
Жуткие вести из ГПУ. Жены обвиняемых отовсюду устраняются, их гонят с мест. Иным дают свидание — по преимуществу тем, чьи мужья «сознались» и дали обширные показания. К числу таких относят Рамзину и Кондратьеву.
* * *
В одной передовице (в «Известиях») было сказано, что данные, уличающие вредителей, подавляющие: лучшим доказательством является то, что «мы передаем их гласному суду». Отсюда невольно делают обратный вывод о расстрелянных без суда.
* * *
В деревне, ныне уже заносимой снегом (наступили морозы — картошку все еще не везут в город!), как будто все смолкло, но, говорят, ненависть лютая не слабеет. Стали «раскулачивать» уже и середняков — по признаку: изба крыта железом. Железо сдирают и уносят в колхоз (часто без толку, просто бросая) У одного сняли крышу и порезали на железные полосы для обивки ящиков с яблоками, которыми торгует колхоз, получивший барские сады.
* * *
По новому закону, до декабря 1931 г. запрещено резать скотину: коров, овец, телят, свиней.
* * *
В области философии посрамление Деборина. Завидующие занимаемым им должностям объявили его уклонистом. Главное обвинение: не принял во внимание «теоретических указаний, преподанных т. Сталиным» (!).
* * *
Идет процесс вредителей — Рамзина и К°. Странный процесс! Обвиняемые (их 8, кажется) не только признали себя виновными, но они спокойно, методически, словно лекции читают, — докладывают о своем вредительстве, выясняют психологические предпосылки своих действий, проявляют «классовый подход»; перечисляют участников заговора, называют множество имен, пополняют показания друг друга, изредка вносят поправочки, и все это вежливо, академически. Столь же вежливо и обращение суда, — никаких иронических замечаний (как бывает всегда и как было, напр., в деле шахтинцев), вежливые вопросы («м. б., вы устали»? — к обвиняемому), вежливые «садитесь» и т. д. При этом фотографы, киносъемка, освещение. И еще одно: суд и обвиняемые курят…
Рамзин (да и другие) явился с туго набитым портфелем документов. Разве следственный материал передан был обвиняемым? Разве так бывает? Получается впечатление какой-то сговоренности, слаженности процесса. Обвиняемые словно заранее получили условия приговора. Публика гадает: по мнению одних, не будет смертного приговора; по мнению других — расстрел и помилование ВЦИКом; по мнению третьих — «надуют»: обещали не казнить, а казнят, ибо подвинчены «массы». В рядовой публике, особенно среди рабочих и коммунистического стада, господствует убеждение, что был заговор, была «партия», иные «верят» вплоть до участия самого Пуанкаре.
Последнее — сущая фантазия, конечно. У Пуанкаре могло быть желание, чтобы состоялся разрыв, чтобы дело перешло к столкновению, все это дело его вкусов и желаний, которых мы точно не знаем. Был же, говорят, у Фоша разработанный план интервенции. Но чтобы Пуанкаре действительно мог осуществить интервенцию, это, конечно, бредни. Войну 1914 г. нельзя сваливать на желание отдельных лиц, тем более теперь, после опыта мировой войны, едва ли подобный шаг-может осуществиться чьим-нибудь «желанием».
Ну, а «торгово-промышленная партия» и ее система сознательного вредительства?
Была ли партия-то? Правда, называют ее, называют центр ее, состав этого центра. И называют участники, ныне судящиеся. Но много странного: почему, если партию возглавляли последовательно Рабинович, Пальчинский, Рамзин, почему же для выяснения всей картины не вызывают в суд Рабиновича, который отбывает 10-летнее наказание (он работает где-то в Сибири) и многое мог бы рассказать (среднее звено выпало, Пальчинский расстрелян). И почему, установив (словесно, в показаниях обвиняемых) какую-то связь с группой Чаянова-Кондратьева, вызывают свидетелем только Юровского, а не этих лиц? Выходит, что некоторых не хотят допустить до публичного выступления, т. е. словно подтасовывают свидетелей, как и обвиняемых, впрочем, которых 8–9, тогда как привлеченных десятки, а замешанных, как говорили на суде, около 2000 чел. Элементы налаженности процесса сказались, например, в таких мелочах: докладывая в передовице о первом дне заседания (заседали раз вечером), «Правда» сослалась на сделанные в заседании указания о связи этих вредителей с правоуклонистами из ВКП. Между тем ни слова в этом смысле сказано на первом заседании не было. Бойкая газета, очевидно, ссылалась на материал, еще не оглашенный в суде.
Любопытно, что на западе газеты (всякие, до соц.-демократ. включительно) совершенно не передают подробностей показаний, а о самом процессе отзываются — одни, как об «организованном суде Линча», другие, как о спектакле, имеющем целью смазать провал пятилетнего плана и отвлечь внимание масс на мнимых виновников (нечто вроде погрома интеллигенции, как бывали в старину еврейские погромы). А что же на самом деле кроется за этим процессом?
У большинства людей интеллигентных складывается впечатление, что данные обвинительные чрезвычайно расцвечены и очень ловко скомпонованы. Гадают о том, когда наступил «сговор» обвиняемых с ГПУ. Иные полагают, что Рамзин еще до ареста своего (а он арестован совсем недавно, — еще летом он был за границей, а сидел всего 2–21/2 месяца) был уже в руках ГПУ послушным орудием. Другие относят обработку ко времени (столь краткому!) сидения. Во всяком случае, указывают, что жена имела с ним свидания, получала будто бы даже его жалование. Тогда вопрос: почему так признались, раскаялись и даже «с этой высокой трибуны» поучают других инженеров, как надо вести себя: это очень театрально сделал тов. Калинников — со скамьи подсудимых (кстати: один фельетонист назвал ее «скорее ложей подсудимых», не заметив, что он ядовито этим задел — устроителей процесса, а вовсе не обвиняемых). Ведь, казалось бы, если люди попались, если их уличили в заговоре (обвинение «из-за денег», конечно, можно было бы с себя скинуть: деньги шли на «дело», обвиняемые и без того были хорошо обеспечены), то единственная приемлемая позиция была — умереть за неосуществленную мечту спасения России, как они его понимали. Все равно — смерть. Или они оказались мягкотелыми интеллигентами, которые стали спасать свою шкуру (спасут ли только), выполняя желания своих тюремщиков и помогая им инсценировать версию об интервенции, которая (интервенция) при таких условиях уж ни за что не может состояться теперь, очень уж скандально было бы осуществлять с таким треском «разглашенные» большевиками намерения «капитализма», «классового врага». Если так, то далеко им до Перовской, В. Фигнер и др., которые на суде не скрывали своих целей и гибли за идею.
Это самоуничтожение, спокойное самооплевывание производит впечатление тягостнейшее: все мы чувствуем себя какими-то окутанными этой общественной грязью: никому нельзя верить, все оплевано, кругом везде предательство, шкурничество. И это должны чувствовать все, и большевики, и вся остальная масса населения.
Рабочие, в массе, конечно, малосознательные, просто сжимают кулаки и по первому кличу разорвут в клочья всю интеллигенцию. Мужики совсем, по-видимому, не интересуются ходом процесса и плохо разбираются в этом «историческом», как его зовет наша печать, деле.
Газеты вопят, из себя выходят, льют ушаты помоев на обвиняемых, а косвенно на всю неблагодарную интеллигенцию. Ее же, эту интеллигенцию, заставляют подписывать резолюции с требованием смертной казни.
* * *
Экономика: по слухам, заработную плату за ноябрь (первая половина) выдадут в декабре, а вторую половину предлагают пожертвовать (на заем, что ли!), дальнейшее же будут платить, будто бы, аккуратно. Но зловещим остается намерение — не давать денег на руки, все через сберегательные кассы, которые, по инструкции, всячески будут тормозить выдачи.
Свободное копирование
