Приехавши в Богородицк, узнали мы о воспоследовавшей перемене судей наших, и что вновь судьею выбран был г. Дьяков, Михаил Григорьевич, зять друга моего г. Албычева, а прочими прежний наш друг, наш и знакомец, Николай Сергеевич Арсеньев; а из новых г. Пургасов, двое господ Карповых и Рылеев. И как все они уже к своей должности и явились, то я на другой же день, по случаю бывшего воскресенья, пригласил их и прежних, тут же еще бывших, на вечеринку и угостил их у себя ужином.
С ними вместе был у нас и городничий наш князь Назаров, о котором я хотя и знал, что он, от зависти по грузинской своей совести, нам не доброхотствовал и всячески мне втайне вредить старался, и что все оказываемые им мне наружно ласки и приязнь были не истинные и все обхождение его с нами было коварное и лукавое, но, не хотя давать знать, что мне это известно, обращался с ним по-прежнему с прямым сердцем и душею.
Наутрие с чувствительным сожалением проводили мы отъезжающего от нас из Богородицка и бывшего до сего заседателя г. Чудкова, которого все мы за тихий и кроткий его характер и за оказываемую нам всегда искреннюю приязнь и ласку, сами все искренно любили и почитали и чрез отбытие его потеряли в нем доброго себе компаниона.
Тотчас после сего, поотдохнув от своей езды и проводив от себя и нашу гостью с меньшим ее сыном, принялись оба мы с сыном своим за свои дела: я за писание опять своего "Магазина", а сын мой -- за новую и важную свою работу, и именно за рисование садовых картин для Государыни. Оба мы долго думали, которую бы из садовых сцен к тому преимущественно выбрать и как бы рисунки сии расположить и сделать колико можно лучше. Мы отобрали к сему 24 наилучших и интереснейших садовых видов и положили увеличить их несколько против прежних рисунков и рисовать их на лучшей александринской бумаге и употребить к лучшей и чистейшей отделке их все искусство моего сына, который принялся с особою охотою за сие дело и имел в том столь великое старание, что я удивился сам его искусству и не мог довольно нарадоваться, видя его такой успех, какого не ожидал я сам. Словом, картины выходили прямо прекрасные и рисовка выливалась такая, которая равнялась почти с лучшею английскою и ни мало была не постыдна для представления ее очам нашей монархини. Но чтоб впредь о том не повторять, скажу и то, что употребил он на нарисованье всех сих картин много времени. Возможнейшее напряжение всех душевных и телесных сил его стоило ему очень много; ибо, кроме премногих трудов, употребленных к тому, обратилось мелкое рисованье их в великий вред глазам его, но, к сожалению, возчувствуемый уже поздно, и был тем для нас прискорбнейшим, что продолжился он на всю его жизнь и сделался неизлечимым.
Впрочем, достопамятно то, что при общем у нас с ним приступлении к сей важной и многотрудной работе, получил я первую мысль о приуготовлении и другой вещицы, для поднесения государыне, а именно: о сделании ящика с наилучшею коллекциею наших мраморных песков и убрании оного ........ самим мною и сыном обработанными и росписанными стеклами, которая мысль впоследствии времени отчасти и произведена была нами в действие, как о том упомяну в своем месте.
Между тем, как мы при дневном свете начали заниматься сими своими работами, начал я тотчас и все праздное вечернее время употреблять на пользу нашему гостю, а вместе с ним и моим детям. Дело сие состояло в читании им таких книг, которые бы могли образовать их умы и сердца и полагать основание к любви христианского закона и добродетельной жизни. К сему избрал я наиглавнейше своего "Путеводителя", также и некоторые другие важные и нравоучительные книги, и читая оные, сам останавливался почти на всяком пункте, делая им дальнейшия всему объяснения и замечания; чем тогдашнее мое чтение могло равняться с обыкновенными философическими лекциями, читаемыми профессорами в университетах, но было для слушателей моих едва ли не полезнее оных.
Свободное копирование
