В сих упражнениях и в частых свиданиях с городскими нашими старыми и новыми знакомцами и друзьями, провели мы большую часть генваря месяца. Пред окончанием оного и дня за три до имянин моей тещи, приехал к нам в гости Василий Иванович Кислинский, с двоюродным братом жены его, Михаилом Васильевичем Арсеньевым, учившимся у нас за несколько лет до сего, вместе с сыном моим, в пансионе, и сделавшийся чрез то его приятелем, и положил прогостить у нас до самых имянин тещи моей и дожидать приезда к нам тещи его Матрены Васильевны. Таковой рановременный приезд сих гостей и необыкновенное намерение пробыть у нас столь долго удивил меня. Я не знал, что о том думать. Однако я был им, как родным и приятелям, душевно рад, и ни мало не воображая, что имели они, как я после узнал, некоторые сокровенные и досадные для меня виды и намерения, состоящие, между прочим, в том, чтоб прельстить нас с дочерьми моими ехать в гости за 150 верст от нас; к чему они убедительными своими просьбами, не смотря на все мое нехотение забираться в такую даль, едва было меня и не преклонили. Но Провидению угодно было разрушить все их потаенные и предосудительные для нас, а особливо г. Арсеньева, замыслы и подать к тому особенный повод. Надобно было накануне самого дня имянин моей тещи, к которому дню приехали к нам и тетка Матрена Васильевна, с меньшею своею дочерью и зятем Чертковым, случиться так, что у меня зашел с г. Кислинским разговор о законе христианском и чтоб сему разговору обратиться потом в жаркий с ним и такой спор об оном, чрез который я, к великому сожалению моему, узнал, что сей искренно до того любимый мною молодой человек имел такой характер, какого я себе никогда не воображал, и который произвел в душе моей некоторую расстройку в дружеских моих к нему расположениях и доказал мне, что обходиться с ним надо было мне осторожнее; а самое сие произвело и то следствие, что я в помянутые дальние гости ехать совсем отказался. А от сего и некоторых других дрязгов произошло то, что г. Кислинский, при отъезде своем от нас, разбранился почти и с самою моею женою и не только дочь мою довел до слез, но и жену мою заставил иначе о себе думать. Словом, сей приезд их тогда к нам был совсем как-то не ловок и сопряжен со многими неприятностями. Однако мы, не смотря на то, день имянин тещи моей отпраздновали, как водится, и увеселяли ввечеру гостей наших, сих и других, сожжением маленького фейерверка и себя при саде домовом.
По сбытии с рук своих сих, в сей раз не совсем приятных для нас гостей, принялись мы опять за свои дела и упражнения; а особливо за продолжение нашего рисованья, которым поспешать как мне, так и сыну моему, подавал наиболее повод начавшийся тогда разноситься слух, что в будущее лето воспримет Государыня путешествие в южные провинции своей монархии и будет не только в Туле, но и у нас в Богородицке. Некто из князей Долгоруковых, проезжавший около сего времени через Богородицк, уверял за истину, что сие воспоследует действительно; а все сие натурально и долженствовало нас побуждать своим делом, дабы оно к приезду императрицы было готово.
Кроме сего, обременен я был великим множеством разных и важных дел, относящихся до самых волостей наших и по моей должности. Наместнику нашему, по охоте его к замыслам, предприятиям и переменам разным, восхотелось совсем некстати и из единого, так сказать, умничанья и, мешаясь в дела, нимало ему не принадлежащие, учинить и во внутреннем правлении наших волостей некоторые перемены и завесть совсем новые порядки, ничем не лучшие пред прежними и едва ли не худшие и ему только казавшиеся лучшими. Всходствие чего и дано мне было от него множество разных повелений, которые все должен был я производить в действо. Обе волости предписано мне было разделить на несколько равных частей и в каждой части выбрать бурмистров {Бурмистр -- немецк., назначенный помещиком из крестьян староста.}, долженствующих иметь в ведомстве своем по нескольку сел и деревень и отправлять над мужиками суд и расправу. Сих бурмистров велено было мне одеть в особое платье, сшитое из хорошего малинового сукна, особо покроенного, и снабдить их особыми поясами, шапками и начальническими жезлами. Набранных и учащихся в школе грамоте и пению велено учить духовной и смычковой музыке, и для обучения сего приискан был капельмейстер. О сем должен был я также иметь попечение. Для содержания садов и ранжерей приискан и нанят был садовник, природою пруссак, но бывший мне худым помощником. С сим имел я также многих хлопот по причине страсти его к питью. Но все сие было почти ничто, в сравнении с теми душевными озабочиваниями, какие со мною час от часу более производил мой меньшой командир особливостью своего характера и всем своим поведением. Будучи от природы хотя весьма добродушным и в обхождении приятным и любезным человеком, а имел однако он ту слабость, что был весьма самолюбив и наклонен слишком к тщеславию, распутству и даже мотовству самому, и с сей стороны был крайне дурен сам для себя. Находясь многие годы в отменной милости у наместника, по причине любви сего к жене его, и избаловавшись тем слишком все время, продолжал он и в сие время держаться прежних своих привычек и, не отставая никак от расточительности и мотовства, предпринимал и производил такие дела, которые несообразны были ни с каким благоразумием и которые самые наводили на меня превеликую заботу и опасение, чтоб не претерпеть когда-нибудь и мне чего-нибудь худого за его беспутство и не только весьма худое рачение {Старание, заботу.} о наших волостях, но паче и за самое расхищение многого, до них принадлежащего. Как, по самолюбию и тщеславию его, было то ему крайне неприятно, что наместник мешался в дела наши и не давал ему во всем совершенную волю, какую ему иметь хотелось, нося имя "директора экономии и командира волостей наших при правлении оными, то несмотря на то, старался он при всяком случае, а особливо при приездах своих к нам, не только принимать на себя вид самовласного начальника надо всем, но и действительно отваживался делать то, чего б ему никак не следовало и что совсем несообразно было с намерениями и приказаниями наместника, а иногда и совсем противно оным; и дабы он о том не узнал, то старался он производить то скрытно от него и желал при том, чтоб и от меня сему не было о том никогда доносимо и упоминаемо. А само сие и приводило меня нередко в превеликое недоумение и даже в самое опасение, чтоб не подвергнуть себя чрез то какому-нибудь ответу или, по крайней мере, гневу от наместника, и я принужден был напрягать все силы ума своего к выдумыванию средств, удобных к сохранению от обоих их к себе благосклонности и к спасению себя от нарекания и дурного имени. И одному Богу известно, сколь многих мне сие трудов и забот стоило и сколь трудно было мне, угождая одному, другому не пакостить, ни к себе не вооружать. И какою желчью огорчало сие все то, что я в сие время чувствовал хорошего и приятного.
Свободное копирование
