Три года после нашего переезда в Москву (февраль-март 1993) я не могла много времени уделять работе в библиотеках. Катя с Сереней были еще маленькими, и большую часть времени мне приходилось уделять им. Дырки в моем времени пусть незначительные, но все-таки имелись, и я заполняла их вышиванием, во время которого «беседовала» со стихами. Ведь общеизвестно, что поэзия – кульминация языка. Я их читала про себя, чтобы избавить свою голову от горестных мыслей. Стихи спасали меня от бессонницы: я читала их перед сном, как молитвы. Закрою глаза и слышу голос Нади, школьницей читавшей трогательные стихи И.А. Бунина:
«Густой зеленый ельник у дороги.
Глубокие, пушистые снега.
Здесь шел олень, могучий, тонконогий,
К спине откинув тяжкие рога
Вот след его. Здесь натоптал тропинок,
Здесь елку гнул и белым зубом скреб –
И много тонких веточек, остинок
Осыпалось с верхушки на сугроб.
Вот снова след, размеренный и редкий.
И вдруг – прыжок! И далеко в лугу
Теряется собачий след – и ветки,
Обитые рогами на бегу…
О как легко он уходил долиной!
Как бешено, в избытке свежих сил,
В стремительности радостно-звериной
Он красоту от смерти уносил».
Или его же: «Молчат гробницы, мумии и кости,
Лишь слову жизнь дана». И: «В бездонном небе ясным белым клином плывет, сияет облако. Давно слежу за ним: мы мало видим, знаем, а счастье только знающим дано». Прав был Иван Алексеевич Бунин: дорога к знанию мостит дорогу к счастью.
Потом всплывал в памяти Николай Рубцов:
«Я запомнил, как диво, тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо меж звериных дорог.
Там в избе деревянной без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной добрый Филя живет.
Филя любит скотину, ест любую еду,
Филя ходит в долину, Филя дует в дуду.
Мир такой справедливый, даже нечего крыть.
Филя, что молчаливый? – А о чем говорить?»
И его же «Родина»:
«Высокий дуб. Глубокая вода. Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда природа здесь не знала потрясений». Вот куда попасть бы, хотя бы на короткое время!
И в том же ряду: «Россия» А. Блока. И теплая грусть Пушкина: «Подруга дней моих суровых». И призыв В. Набокова: «Живи! Не жалуйся, не числи ни лет прожитых, ни планет». Без слез Лермонтов: «Нет, не тебя так пылко я люблю». Поэзия всех времен и народов – кульминация языка и чувств! Поэтому все 1990-е годы я учила и потом мысленно повторяла строки из стихотворений Низами, Рудаки, Омара Хайяма, Шелли, Лермонтова, Китса, Тютчева, Цветаевой, Ахматовой, Белого, Набокова, Есенина, Бунина, Пастернака и многих других поэтов. Их творчество уводило меня в дали грустного, скорбного и прекрасного. И я все глубже ощущала мизерность моих тревог и «страданий». И К. Коровин своими воспоминаниями, и Ф. Шаляпин, и С.М. Соловьев своими стихами и научными исследованиями помогали мне понимать это. В первом же сочинении Франсуа Мориака, оказавшегося у меня в руках, я прочитала «Кто из писателей и поныне помогает нам жить»? Действительно, кто? И именно – писатели? Очень многие. Они помогали мне и тогда, когда была еще жива Нина. К ней и к ним я шла со своими нелегкими раздумьями. А теперь – к поэтам, писателям и к музыке. На квартиру к Наде я перенесла свою коллекцию пластинок. Она уже имела свою очень содержательную коллекцию. В этой квартире я временами прослушивала мои любимые музыкальные произведения.
Свободное копирование
