Ко 2 февраля 1993 года обе стороны получили на руки договор-мена, и в тот же день Прасковья Васильевна подала в паспортный стол заявление о выписке. До 10 февраля 1993 года все формальности обмена были документально оформлены. Можно было начинать переезд.
Наша квартира, хотя и находилась на 9-ом этаже, была хорошей планировки, находилась в центре города, но в тихом месте и была в отличном состоянии. Руководство гаража нашего института обещало нам бесплатный перевоз мебели в Москву и из Москвы. Это очень устраивало и нас, и Прасковью Васильевну. Кроме квартиры, ее племянница получала еще и сад под № 530 в садоводческом товариществе №4 в селе Капитанщино. В нашем распоряжении оставался участок № 487, который сначала принадлежал Анне. На всякий случай 15 февраля 1993 года Б. оформил заявление в садоводческое товарищество о возможной передаче этого участка другому хозяину.
Заведующая гаражом Светлана Георгиевна говорила мне: «Я Вам дам машину с первоклассным шофером». Пришел шофер – маленький Андрей. Я засомневалась в его значительности. Но он наравне со всеми носил тяжелую мебель и умело расстанавливал ее в фургоне. Принимали участие в погрузке наших вещей Володя маленький и Анатолий. С этой машиной в Москву уезжал Б.. Ехали в конце февраля по очень скользкой дороге, но за рулем действительно сидел мастер. Он благополучно привел машину на улицу Свобода. Шофер Андрей, большой Володя и Б. разгрузили машину. Загрузили ее новым грузом и отбыли в Липецк. Володя, когда-то бывший шофером у Ю.Д. Железнова, к тому времени, когда Андрей привел машину на улицу Шевченко в Липецке, привел 7 своих сослуживцев по гаражу, и они очень быстро перенесли вещи на девятый этаж. Носили пешком – лифт не работал. Я оставалась на несколько дней в Липецке, оформляя увольнение. Жила у Маргариты Тихоновны Афанасьевой. Даже если бы Анна оставалась в квартире на улице Желябова, я не пошла бы туда на то время, пока оставалась в Липецке. Но она уже ушла из этой квартиры к своему новому любовнику Александру Васильевичу Сергееву. В квартире на улице Желябова при моем отъезде оставались Володя младший и Анатолий.
Мое заявление об увольнении ректор института Сергей Леонидович Коцарь прочитал при мне и спросил: «Почему Вы уходите? Ведь Вы же еще можете работать. На Вашей кафедре столько сотрудников, едва передвигающих ногами, но никто из них не собирается уходить?» - «Обстоятельства сильнее меня», - ответила я. 11 марта 1993 года Сергей Леонидович подписал приказ о моем «увольнении по собственному желанию в связи с уходом на пенсию по старости». Мне было 60 лет. Он лично писал текст вот этого «Благодарственного письма По его распоряжению мне выплатили тогда премию в 200 тысяч рублей. Для сравнения: в «Олимпе», на последнем месте работы Б., ему со скрипом выдали 15 тысяч. «Нет денег», - заявил «новый русский».
Итак, к 1993 году я дошла «до самой сути в работе, в поисках пути, в сердечной смуте». 8 лет в школах и 23 года в вузах моей работы принесли мне полное удовлетворение. Со школьниками и студентами я «росла», они помогали мне жить, они стимулировали мое профессиональное и личное самосовершенствование. Коллеги по работе и науке помогали мне в моих поисках верного пути в науке, в творчестве, в общении с людьми самых разных возрастов и положения в обществе. Часть моих поисков мне пришлось пройти с билетом члена КПСС в кармане. Это был временный, не мне одной навязанный обстоятельствами зигзаг, на который я встала в феврале 1970 года. Сделать этот шаг мне настоятельно советовал мой научный руководитель Михаил Герасимович Седов – светлая память ему. В СССР не мне одной таким шагом приходилось обеспечивать возможность получить работу, чтобы растить и воспитывать своих детей. Читая курс лекций по «истории» КПСС, я изучала детали лжи. Это существенно помогало мне в исследовании основной проблематики моих научных интересов. 17 января 1991 года я вышла из состава КПСС и вернулась на свой прежний путь жизни, не связывая больше своих интересов ни с какой политической партией. 12 ноября 1992 года кулаками Б. положил конец моим напрасным сердечным ожиданиям. Так завершилась моя сердечная смута. Кончилась она без слез, без сожалений, хотя понадобилось время, чтобы к этому привыкнуть. Вспоминая Марину Цветаеву, вскоре я смогла сказать своему соседу по коммунальной квартире: «Мне нравится, что я уже больна не вами». Уже – моя вставка. В последующие годы росчерками своих кулаков и оскорбительными автографами Б. подтверждал правоту моего решения. Моим решением он возмущается и поныне. Как это женщина, не заслуживающая даже уважения его, посмела отказаться обслуживать его прихоти?
Свободное копирование
