К нашей кафедре, активно работавшей над переработкой содержания курса истории, заметно изменилось отношение специальных кафедр института. Кто-то из ветеранов нашей кафедры жаловался на трудности и сложности, но в целом все работали ответственно. В конце учебного года перед отпуском мои коллеги по кафедре отмечали 55 лет от моего рождения и подарили мне интересное послание. Вот его текст: «Принципиальна и строга шеф(иня) наша, но будем честны, справедлива, и кафедра, на диво, последний год, пусть потихоньку, но идет вперед. Так держать! Так пожелаем ей в рубежный год добра на много лет вперед и счастья! Коллектив кафедры. 1989».
В июле этого года Володя старший с Надей отдыхали в нашем лагере «Политехник». Вот мы в лесу около нашего лагеря, хотя на карточке видно только меня и Надину спину. По возвращении из лагеря я занялась поисками стиральной машины для Нади. Это был дефицит. В газетных объявлениях я нашла адрес, по которому жила хозяйка, продававшая новую машину. Я поехала к ней, купила стиральную машину, и мы с Б. передали ее через работников почтового вагона. Володя старший спросил меня: «Зачем Вы передали машину? Мы бы обошлись». – Обращая его внимание на свои руки, я сказала: «Не хочу, чтобы у Нади были такие же руки».
И все-таки что-то менялось в нашей жизни. В 1990 году в журнале «Москва» был опубликован роман Л.И. Бородина «Расставание», написанный им в 1984 году в заключении. В толстых литературно-политических журналах участились публикации его друзей по ГУЛагу, стали появляться в журналах сочинения вынужденных российских эмигрантов. В журнале «Москва» я с интересом прочитала стихи опального поэта Геннадия Красникова. Приведу его стихотворение – «Постскриптум» и рядом Осипа Мандельштама.
Всего хватало – и презренья, «Мы живем, под собою не чуя страны.
железа и огня в крови,
лишь самой малости – прозренья Наши речи за десять шагов не слышны,
нам не хватало. И любви.
Любой, кто был здоров и ловок, А где хватит на полразговорца,
«громил», «вгрызался», «штурмовал»!
И нависал на всех столовых Там припомнят кремлевского горца.
Над мисками «Девятый вал».
Работа. Марши. Речи. Голод. Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И светлый впереди мираж.
Мир на «своих», «чужих» расколот. А слова, как пудовые гири, верны,
И – берегитесь, кто «не наш»!
Так в этой схватке благородной Тараканьи смеются усища,
Мы вырвали свои «права» -
теперь у нас была свободной И сияют его голенища.
от всех сомнений голова.
Кому не били мы поклоны, А вокруг него сброд тонкошеих вождей.
Увы, не сосчитать уже,
менялись божества, иконы, Он играет услугами полулюдей,
а Бога не было в душе…
Но время есть еще, Россия, Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, -
Начав с вражды, вернись к любви,
целуя головы седые, Он один лишь бабачит и тычет.
детей своих благослови!
И вы, испив чужбины чашу, Как подковы, кует за указом указ -
Кого Господь хранил и спас,
простите ныне нас «не наши», Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь,
как мы с трудом прощаем вас…» кому в глаз.
Что ни казнь у него, то малина,
И широкая грудь осетина».
Мандельштам написал это свое стихотворение на обратной стороне протокола допроса, когда следователь предложил ему расписаться на нем. Едва ли следователь решился передать эти стихи тому, о ком они были написаны.
Свободное копирование
